Станислав Морозов - Homo sensum (человек смыслопорождающий)

«Узор» деятельности, несущий данный смысл, отражает не только опыт субъекта и окружающий его во время взаимодействия мир. Разумеется, взаимодействие в большой степени определяется самим объектом, и эта «объективная» часть «узора» – его стержень, ядро, на которое наслаиваются линии, связанные с субъективным опытом и воздействиями среды. Объект является субъекту теми или иными своими сторонами и в форме явления фиксируется в деятельности субъекта. Но во всех проявлениях объекта содержится его сущность, составляющая большую или меньшую часть явления объекта субъекту. Следовательно, в деятельности наряду с изменчивым, «являющимся» должно фиксироваться и неизменное, сущностное объекта. Если бы сущностным аспект объекта не фиксировался, не существовала бы деятельность, адекватная глубинным, существенным качествам предметов. Являясь носителем сущности, значение выступает в виде «общего для всех» содержания смысла.

Всеобщность значения вовсе не следует понимать в метафизическом смысле, как показатель абсолютной неизменности значения. Скорее можно говорить об абсолютной его изменчивости. Но в данном случае нас интересует другой аспект, который проявляется посредством отмеченной характеристики значения. Дело в том, что всеобщность непосредственно связана с социальной природой значения. Если бы жизнедеятельность осуществлялась бы внеобщественным индивидом, то значение как носитель всеобщего не существовало бы. Только социальная сущность человека требует выделения всеобщего в форме значения. Если бы каждый человек обладал абсолютно индивидуальными смыслами конкретных объектов, т. е. если бы смыслы одного и того же объекта у субъектов не имели бы ничего общего, то эти два субъекта не смогли бы осуществить общение друг с другом в отношении данного объекта. Для общения необходимо определенное взаимопонимание. В свою очередь понимание требует наличия общих компонентов в составе соответствующих субъективных образований. Такие общие компоненты обязательно присутствуют в индивидуальных «узорах» деятельности и представляют собой значение данного объекта. «Возможность передавать другому свой опыт и свои мысли предполагает, что у него уже были подобный опыт и мысли, которые теперь мы представляем ему в иной взаимосвязи и задаем ему связать таким способом, какой мы ему указываем; эта возможность предполагает способность в самих себе вызывать такого рода деятельность, которую описываем мы ему» (Гегель, 1970, с. 203).

Отсюда становится понятно, почему категории «значение», «смысл», «контекст» традиционно рассматриваются в качестве лингвистических понятий. Ведь значение, как сказано выше, является «продуктом» общения. Главным же средством общения для человека служит речь. Вместе с тем, речь – далеко не единственный способ общения. Для человека такими способами могут служить мимика, пантомимика, жестикуляция. Велика в этом отношении роль предметной деятельности (в первую очередь труда). Все это говорит в пользу расширенного толкования рассматриваемых понятий.

Значения составляют содержания языка человека, слов. Когда мы вступаем в процесс общения, мы выражаем в слове смысл, т. е. предполагаем, что произносимое или записанное нами слово полностью отражает весь деятельностный «узор» данного субъективного смысла. Однако на деле слово «пробуждает» у собеседника его собственный, индивидуальный смысловой «узор», в котором общей с нашим смысловым «узором» является та его часть, которую мы назвали значением. Таким образом, каждый из общающихся индивидов выражает в слове и вкладывает в воспринятое слово свой смысл. Но в двух смыслах общающихся лиц есть общая часть – значение этого слова, – и только благодаря наличию такой общей части мы понимаем друг друга. И в этом случае носителем значения можно считать слово. «Так как язык есть произведение мысли, то нельзя посредством него выразить ничего такого, что не есть всеобщее. То, что я только хочу сказать, то, что мнится мне, есть мое, принадлежит мне, как этому особому индивидууму; но если язык выражает только всеобщее, то я не могу сказать того, что только мне мнится» (Гегель, 1974, с. 114). В этом плане процесс понимания аналогичен переводу с одного языка на другой, понимаемому как «процесс преобразования речевого произведения на одном языке в речевое произведение на другом языке при сохранении неизменного плана содержания, то есть значения» (Бархударов, 1975, с. 11). На этой основе раскрывается общность таких проблем, как машинный перевод и разработка диалоговых систем «человек – ЭВМ», их психологическая идентичность. Очевидно, обе проблемы предполагают решение вопроса о контексте. Конкретным проявлением указанного соотношения между смыслом и значением является, например, известный опытным лекторам факт, состоящий в том, что «аудиторию способны увлечь идеи, а не слова, мысль, а не фраза» (Агитатор…, 1978, с. 142).

Важным моментом в представленной интерпретации значения и смысла является вопрос о соотношении их объемов. В контексте предлагаемого подхода можно утверждать, что значение является частью смысла. Не вызывает сомнения, что контекст уточняет, специфицирует значение, благодаря чему последнее приобретает свойства смыслового образования. Вопрос, однако, состоит в том, чтобы уяснить, в чем состоит подобная спецификация. Могут существовать два типа спецификации. С одной стороны, можно провести уточнение путем указания на часть некоего целого, путем выделения такой части. Вторым способом спецификации является конкретизация, т. е. присвоение психическому образованию дополнительного содержания. Именно таким образом некоторое значение приобретает статус смысла. Смысл является поэтому более широким психологическим образованием – ведь посредством контекста он вступает в новые отношения с большим количеством других психологических образований. Как отметил Л.С.Выготский, «значение есть только одна из зон того смысла, который приобретает слово в контексте какой-либо речи, и притом зона наиболее устойчивая, унифицированная и точная» (Выготский, 1956, с. 369).

В заключение следует уточнить терминологический аспект данной проблемы. Понятие «контекст» имеет давнее языковедческое происхождение и прочно устоявшееся содержание. Предложенная в данной статье интерпретация контекстности сушественно расширяет привычные представления – расширяет настолько, что, пожалуй, требует введения нового термина. По крайней мере, следует различать обычный лингвистический термин «контекст» и тот психологический контекст, о котором шла речь в данной статье.