Вадим Руднев - Винни Пух и философия обыденного языка

Рука об руку мы идем, Кристофер Робин и я, Чтоб положить эту книгу тебе на колени. Скажи, ты удивлена?

Скажи, она тебе нравится? Скажи, это ведь как раз то, чего ты хотела? Потому что она твоя – Потому что мы тебя любим.

Если вам приходилось читать другую книгу о Кристофере Робине [3] . Имеется в виду сборник стихов для детей «Когда мы были очень маленькими», выпущенный А. Милном в 1924 г. (см. [ Milne 1983]) . , то, может, вы вспомните, что у него когда-то был лебедь (или он был когда-то у лебедя, теперь уже не припомню точно, кто у кого был) и что он называл этого лебедя Пух [4] . В предисловии к сборнику, указанному в коммент. 3, говорится, что Кристофер Робин называл лебедя Пух, потому что если ты зовешь его, а он не откликается, то ты можешь притвориться, что ты сказал «Пух» (нечто вроде «Пф!»), «показывающее, как мало он тебе нужен» [ Milne 1983: 243 ]. . Было это давно, и, когда лебедь ушел от нас, мы его имя оставили себе, поскольку мы считали, что оно лебедю больше не понадобится. Ладно, а когда Эдуард Бэр [5] . Обычное название игрушечного медведя в английском языке – Teddy Bear. Эдуард – полное имя от гипогористики «Тедди». Таким образом, Эдуард Бэр – это как бы выросший и ставший взрослым Медведь. сказал, что ему, мол, нравятся все захватывающие имена, то Кристофер Робин как-то пораскинул мозгами и решил его назвать Winnie Пух. Так он и стал называться. Ладно, поскольку я объяснил, как обстояло дело с Пухом, теперь объясню все остальное.

Лондон такой город, что в нем нельзя долго прожить и не пойти в Зоопарк. Бывают люди, которые начинают осматривать Зоопарк с самого начала, которое называется WAYIN (ВХОДНАПРАВО), а потом быстро-быстро, так быстро, как только могут, пробегают все клетки, пока не подойдут к последней, которая называется WAYOUT (ВЫХОД НАЛЕВО). Но настоящие посетители сразу идут к своим любимым животным и подолгу возле них остаются. И вот когда Кристофер Робин идет в Зоопарк, он сразу проходит к тому месту, где живут Белые Медведи и что-то шепчет третьему сторожу слева, и тогда двери открываются, и мы пробираемся сквозь темные проходы и поднимаемся по крутым лестницам, пока наконец не попадаем к особой клетке. И клетка открывается, и оттуда спешит кто-то коричневый и меховой, и с радостным криком «О, Медведь!» Кристофер Робин бросается ему в объятья.

Теперь этого медведя зовут Winnie, что само по себе показывает, насколько хорошо такое имя подходит к медведю, но при этом забавно, что мы уже не можем вспомнить: Winnie назвали потом Пухом или Пуха назвали потом Winnie. Одно время мы знали, но теперь забыли.

Я как раз дописал до этого места, когда выглянул Поросенок и говорит своим писклявым голоском: «А как же Я?» «Мой дорогой Поросенок», говорю, «да вся книга о тебе». «Но она же о Пухе», пищит он. Видите, что творится. Он завидует, думает, что Большая Интродукция целиком принадлежит Пуху. Конечно, Пух – любимчик, бесполезно это отрицать, но Поросенок годится во многих хороших делах, которые Пуху приходится пропускать. Потому что ты не можешь взять Пуха в школу так, чтобы никто об этом не узнал, а Поросенок такой маленький, что помещается в кармане, где его очень удобно чувствовать, когда ты не вполне уверен, сколько будет дважды семь – двенадцать или двадцать два. Иногда он вылезает и заглядывает в чернильницу, и в этом плане он гораздо в большей мере охвачен образованием, чем Пух, но Пух не берет в голову. У кого-то есть мозги, у кого-то нет, так уж устроено.

А теперь все другие говорят: «А как же Мы?» Так что, может, лучше всего перестать писать Интродукцию и приступить к самой книге.

А.А.М.

Это – Эдуард Бэр, в данный момент спускающийся по лестнице, – bump, bump, bump , – затылочной частью своей головы, позади Кристофера Робина. Это, насколько он знает, единственный способ спускаться вниз; правда, иногда он чувствует, что на самом деле можно найти другой способ, если только остановиться, перестать на секунду делать bump и сосредоточиться. А иногда ему кажется, что, возможно, иного пути нет. Тем не менее, он уже внизу и рад с вами познакомиться. Winnie Пух.

Когда я впервые услышал его имя, я сказал, точно так же, как вы теперь собирались сказать: «Но я думал, он мальчик?»

«Ну да», говорит Кристофер Робин.

«Тогда ты не можешь называть его Winnie» [8] . См. «Обоснование перевода». .

«Не могу».

«Но ты сказал…»

«Его зовут Winnie- ther- Пуx. Ты что, не знаешь, что значит ther?» [9] . См. «Обоснование перевода». Ther, конечно, ничего не значит. Кристофер Робин эмфатически подчеркивает биполовую, андрогинную природу Пуха, где женская (Winnie) и мужская (Пух) половины имеют, так сказать, равные права.

«А, да, теперь да», быстро говорю я и, надеюсь, вы тоже, потому что других объяснений все равно больше не будет.

Иногда Winnie Пуху нравится игра – спуск по лестнице, – а порой он любит тихо посидеть перед камином и послушать истории.

В тот вечер…

«Как насчет истории», говорит Кристофер Робин.

«Насчет какой истории?», говорю.

«Не может ли твоя светлость рассказать Winnie Пуху одну?»

«Может, и может», говорю, «а какого рода истории ему нравятся?»

«О нем самом. Потому что он ведь у нас тот еще Медведь!»

«О, понимаю!»

«Так что не могла бы твоя светлость?»

«Попробую», говорю.

Итак, я попробовал.

Однажды, давным-давно, вероятно, в прошлую Пятницу, жил-был Winnie Пух, жил он в Лесу сам по себе под именем Сандерс.

«Что значит „под именем“?», говорит Кристофер Робин.

«Это значит, что имя было написано у него на двери золотыми буквами, а он под ним жил».

«Winnie Пух в этом не вполне уверен», говорит Кристофер Робин .

«Все нормально», говорит ворчливый голос. «Тогда я продолжаю», говорю .

Однажды во время прогулки по Лесу он подошел к открытому месту на середине Леса, а в середине этого места стояло огромное дубовое дерево и с верхушки дерева раздавалось громкое гудение.

Пух сел у подножья дерева, положил голову на лапы и стал думать.

Прежде всего он сказал себе: «Это гудение что-то да значит. Нельзя просто вот так гудеть, гудеть и гудеть без всякого смысла. Если оттуда раздается гудение, значит, это кто-то гудит, и я знаю только одну причину, которая заставила бы меня гудеть, – это если бы я был пчелой».

Он еще довольно долго размышлял и после этого сказал: «А единственный резон быть пчелой, который я знаю, состоит в том, чтобы делать мед».