Владимир Волков - Постмодерн и его интерпретации

Постмодерн – не просто эстетический или гносеологический разрыв с модерном, но культурный знак новой стадии в истории господствующего способа производства. Американский теоретик культуры указывает на стремительное технологическое развитие современной электроники и на ее лидирующую роль в инновациях и получении прибыли; на организационное господство транснациональных корпораций, выводящих производственные операции за границу, в регионы с дешевой рабочей силой; на чудовищный рост международных спекуляций; на расцвет медийных конгломератов, обретших беспрецедентное могущество по всему миру. Пораженный невиданными возможностями, предоставляемыми в его распоряжение новыми технологиями, человек, живущий в эпоху постмодерна, испытывает смутную тревогу по поводу того, что эти технологии приобретают над ним особую власть как всепроникающий посредник между миром и жизнью. Но очарование этой ужасной властью вселяет в него иллюзорное представление о том, что он сможет сам господствовать над этими технологиями. Такие представления Джеймисон называет «галлюцинаторным весельем» «постмодернистского или технологического возвышенного» 34 34 Jameson F. (1991), Postmodernism, or the cultural logic of late capitalism. Duke University press, p. 76, 79. .

Во вселенной, которая очищена от природы, культура необходимо расширяется. Она становится практически сопротяженной с экономикой. Каждый материальный продукт или нематериальная услуга становятся считываемым знаком и годным для продажи товаром. Культура в эпоху позднего капитализма стала нашей второй природой. Если модерн черпал свои устремления и энергии из того, что еще не было модерном, из наследия доиндустриального прошлого, то постмодерн подразумевает закрытие этой перспективы, насыщение каждой поры мира веществом капитала.

Большую роль приобретают технологии, связанные с распространением информации: телевидение, компьютеры, ноутбуки, мобильные телефоны, которые приводят к огромному разнообразию «культурной продукции» – образов, знаков, символов. Возникает проблема перепроизводства знаков, информационного взрыва. Культурные стили становятся смешанными, переплетенными, гибкими. Рушатся традиционные деления на высокую и низкую культуру, на элиту и массу. Электронная унификация Земли обусловливает одновременность событий по всему земному шару в качестве ежедневного спектакля. Охватывающая планету сеть транснационального капитала реально управляет системой, превосходящей возможности всякого восприятия 35 35 Op. cit. .

Дискурсы, традиционно связанные с полем культуры, претерпели огромные изменения. Сегодня реальная интеллектуальная жизнь свидетельствует о размытости дисциплинарных полей. В сложившемся теоретическом дискурсе трудно разграничивать отдельные дисциплинарные дискурсы. Ранее четко отделенные друг от друга дисциплины – философия, литературная критика, социология, политология, история – стали утрачивать свои ясные границы, скрещиваясь между собой в гибридные, междисциплинарные исследования. По сути, дискурсы являются не более чем игрой. Ансамбли дискурсов – религиозных, юридических, философских, политических, искусствоведческих – это прерывные практики, которые перекрещиваются, иногда соседствуют друг с другом, но также и игнорируют или исключают друг друга. Творчество Фуко является наиболее выдающимся примером такой неопределимой деятельности 36 36 «Сегодня мы все в большей мере имеем некий род письма, называемого просто „теорией“, которая представляет собой все дисциплины сразу и ни одну из них в отдельности. Этот новый тип дикурса, обычно связываемый с Францией и так называемым постструктурализмом (Fгеnch theory), становится очень распространенным и означает конец философии как таковой. Можно ли, например, назвать деятельность Мишеля Фуко философией, историей, социальной теорией или политической наукой? Этот вопрос является неразрешимым; и я утверждаю, что подобный „теоретический дискурс“ также можно причислить к манифестациям постмодерна» (Джеймисон Фр. Постмодернизм и общество потребления // Логос. 2000. №4. С. 63). .

Итак, если признаком модерна является структурная дифференциация, автономизация практик и ценностей в четко разделенных областях, то постмодерн подразумевает немыслимую дифференциацию культурных сфер.

Фредрик Джеймисон полагает, что «поздний капитализм» остается классовым обществом, но никакой класс внутри него не выглядит так же, как ранее. Непосредственный вектор культуры постмодерна надо искать в новой зажиточной страте наемных работников и профессионалов, созданной быстрым ростом сферы услуг и спекулятивного сектора развитых капиталистических обществ. Над этим хрупким слоем маячат массивные структуры самих транснациональных корпораций – масштабный автоматизированный механизм производства и власти, чьи операции пронизывают мировую экономику и определяют ее образ в коллективном воображаемом. Внизу ослабляются традиционные классовые формации и в то же время умножаются сегментированные идентичности локализованных групп, обычно сформированных на базе этнических или половых различий.

Резкое горизонтальное расширение системы с первой за всю историю интеграцией в мировой рынок практически всей планеты подразумевает появление на мировой сцене новых людей, значение которых неуклонно повышается. Авторитет прошлого, постепенно ослабевающий под прессом западных экономических инноваций, катастрофически падает в результате демографического взрыва в третьем мире, когда новые поколения живых начинают превосходить в численности легионы мертвых. Это расширение границ капитала неизбежно опустошает запасы унаследованной культуры. Результатом является характерное падение «уровня» культуры в условиях «восстания масс», о чем писал еще Хосе Ортега-и-Гассет.

Культура модерна была элитарной – произведенной изолированными изгнанниками, недовольными меньшинствами, бескомпромиссным авангардом. Культура постмодерна, указывает Джеймисон, куда более простонародна. Игнорирование границ между искусствами было обычным делом для неуступчивой традиции авангарда. Но исчезновение барьеров между «высокими» и «низкими» жанрами в культуре в широком смысле этого слова следовало совершенно иной логике. С самого начала ее направленность была однозначно популистской 37 37 См.: Шустерман Р. Прагматическая эстетика: живая красота, переосмысление искусства. М.: Канон+, 2012. . В этом отношении постмодерн был отмечен новыми моделями производства и потребления. Время великих шедевров и индивидуализма модерна прошло. Нормы гениальности стали анахроническими. Возникло новое отношение к рынку – культура становится комплементарной, а не антагонистической по отношению к экономическому порядку. Именно в этом укоренена сила постмодерна. Если модерн в эпоху своего расцвета никогда не был чем-то большим, чем анклавом, то постмодерн теперь обладает гегемонией. Это не значит, что он покрывает все поле культурного производства, но эта гегемония не локальна, она является доминирующей и распространена достаточно широко, заявляет Джеймисон.