Лейла Хугаева - Рационализм против эмпиризма. Дарвиновская парадигма как угроза западной цивилизации

3. МИСТИКИ, ДОГМАТИЗМ И СОФИСТИКА

1. Принципиальное значение имеет разграничение Метафизики, которая со времен древних греков имеет значение Интеллекта как сущности мира и Мистики, значение которой прямо противоположно и состоит в иррациональности и отрыве от опыта, от объективной реальности логики и фактов. Мистика – это тот самый феномен, который описали антропологи в ходе изучения первобытного мышления. Понятно, насколько важно не путать эти два понятия. Тем не менее, до сих пор они считались чуть ли не синонимичными.

2. Конечно, современные мистики – уже не мистики с первобытным мышлением. Они имеют формальную логику, которую не имели аборигены и аппарат абстрактных рассуждений, развитый современной культурой. Тем не менее, они остаются мистиками как в противоречивости и иррациональности своего мышления, так и в неспособности согласовывать мировоззрение с опытом, с данными практики. Эта разновидность мышления описана в психиатрической литературе как шизоидное мышление. Оно также как мышление абориген имеет в своей основе мистику.

3. Колоссальная работа древних греков по развитию абстрактных понятий и логики, которая привела к открытию метафизики интеллекта, была переработана мистиками в другом русле.

Их «единое» – это не субстанция интеллекта в основе мироздания, как его сущность и форма, а некая всемогущая сила, таинственная и непознаваемая, самодостаточная и самоопределяющаяся. Это самодвижение в противоположность метафизике интеллекта, которая является не самодвижением, меняющимся и недоступным нашему познанию, а неизменными законами движения, открытыми для нашего мышления.

Понятно, что это просто шаг от тотемических всесильных богов, которые были полуживотными-полулюдьми, от языческих богов, которые были также полуживотными-полулюдьми к абстракции мистического всесилия в виде некоей «субстанции», существо которой и состоит в этом всесилии.

4. Таким образом, для этого единого, чье происхождение не связано с проблемами познания совершенно неважен вопрос о приоритете духа и материи: единое ли это рационалистов, где материя только материал для познания законов интеллекта; или эмпириков, где интеллект только служанка тела для его приспособления к окружающей среде остается неважным. Это просто абстрактное единое, всемогущее и таинственное в своей непознаваемости.

Примерно такой абстракцией является диалектический дух Гегеля и диалектическая материя Маркса, которые в сущности своей принципиально тождественны. Диалектика Гегеля, разрушая сознательно основы логики, сводится к диалектике древних софистов, доказывавших невозможность познания истины путем диалектического доказательства прямо противоположных вещей. Более того, утверждается о постоянном изменении законов этого духа или материи, о его «самодвижении», где мы прямо упираемся в мистику абориген.

Получается, что как дух Гегеля так и материя Маркса – одинокого далеки как от метафизики интеллекта рационалистов, так и от эмпиризма позитивистов.

5. Если эмпирики честно признают какие следствия для теории познания имеет позиция материализма, – субъективизм, скептицизм, то материализм марксистов продолжает утверждать объективную реальность и доступность абсолютной истины. Это как раз то, что называется в истории эпистемологии догматизмом, софистикой и мистицизмом. И мы должны отметить особую роль в этом мистическом догматизме – диалектической логики, разработанной Гегелем и принятой Марксом. Гневная буря, с которой Ленин обрушивается в «Материализме и эмпириокритизме» на марксистов, посмевших принять выводы эмпириков о субъективности и скептицизме, вытекающие из позиции материалистов как раз со всей красноречивостью доказывает несопоставимость этих позиций.

Если эмпирики остаются учеными, ищущими правильный метод в науке, то диалектика Гегеля и материализм Маркса такая же мистика таинственного и всемогущего самодвижения субстанции как, скажем, мистика христианской философии.

Понятие практики, которое марксисты вводят для преодоления проблемы индукции, поставленной Юмом, на деле оказывается такой же фикцией, такой же химерой в роли опытного контроля теории, как диалектика в роли логики. На аргумент Юма о том, что причинные связи нигде в природе невозможно наблюдать, а значит не опыт утверждает нас в правильности сделанных обобщений, марксисты вводят термин практики. Здесь опыт это не наблюдение причинных связей, а обратное воздействие на практику, которое доказывает связь с теорией.

Но поскольку это обратное воздействие практики на действительность по ходу меняет и саму действительность и следовательно теорию, поскольку законы природы, отраженные в теории тоже текучи, подверженные самодвижению диалектики материи, то понятно, что практика превращается в простую фикцию, а диалектика в «железобетонный догматизм» по удачному выражению Поппера.

4. РАЦИОНАЛИСТЫ, ЭМПИРИКИ И ЭНЕРГЕТИКА ОСТВАЛЬДА

1. Рационализм начинается с разработанной теории метафизики интеллекта, которая в свою очередь окончательно оформляется впервые в теории идей Платона. Тот факт, что наш тленный и текучий мир, в котором со времен Гераклита все стали замечать постоянную изменчивость имеет в своей основе некую единую и неизменную сущность стал великим открытием древних греков, которому они сами не могли надивиться.

Однако, идеи Платона – это еще не законы движения материи, хотя Платон правильно писал о том, что они сущность материи. Поэтому стала возможной критика Аристотеля, не захотевшего признавать метафизику интеллекта и вернувшего идеи вещам. Действительно «форма» космоса как законов его движения, как различных природных энергий, которые мы можем «увидеть» только мышлением и «форма» конкретных вещей, которые мы видим обычным зрением – это очень разные точки зрения. Если законы движения легко соотнести с опытом путем наличия контроля над силой открытой энергии, то с «формой вещи» ничего подобного не получится проделать. Таким образом, рационализм на первых этапах своего формирования еще уязвим с позиций оторванности от опыта.

Не пренебрегали совсем первые рационалисты и индукцией, природа активно исследовалась, анализировалась, но это был первый опыт, пока очень мало связанный с теорией познания.

В целом, ограниченность раннего рационализма – это утверждение приоритета интуитивного познания или дискурса дедукции, что отрывало знание от опыта и вносило элементы мистицизма в метафизику интеллекта, унаследованные позже Декартом, Спинозой и Лейбницем.

Эмпирики также не могли справиться с проблемой обоснования теории опытом, что нашло выражение в проблеме индукции окончательно сформулированной у Юма. Помимо этого, как можно видеть из философии Канта и др эмпирики никак не могли преодолеть проблемы субъективизма, так как трактовали разум как рядовую часть материи.