Ален де Бенуа - Как можно быть язычником

«Я полагаю, — заявляет Жильбер Дюран, — что человеческий мир является политеистическим, когда он терпит Другого, когда он не основывается на одной-единственной книге. Когда это забывается, познание останавливается. Многобожие всегда побуждает к сравнению» (Le Monde, 15 juin 1980). Почти никто не отрицает того, что одним из основных принципов язычества является терпимость. Система, которая признаёт неограниченное количество богов, одновременно с этим признаёт не только множественность отправляемых им культов, но также, и в особенности, множественность нравов, политических и общественных систем, представлений о мире, возвышенными выражениями которых в столь значительной степени являются эти боги. Известно, что для древних лучшим доказательством того, что все боги существуют или могут существовать, служит существование почитающих их людей. [47]В Афинах был даже жертвенник неведомому богу! Эта «свобода мысли, обусловленная отсутствием любых религиозных догм» (Louis Rougier, Le gnie de l'Occident, Laffont-Bourgine, 1969, p. 60), совершенно естественным образом переносилась в политическую плоскость: Римская империя в течение столетий уважала обычаи и учреждения всех покоренных народов, она умножала провинциальные города и устраивала их свободы, она умела сделать народы союзниками, не порабощая их. Языческая терпимость, которая впоследствии в определённых случаях должна была подыгрывать христианской пропаганде, выражена в словах Симмаха: «Каждому свои обычаи, каждому свои обряды. Божественный дух дал городам определённых покровителей. Как каждый смертный при рождении получает душу, так и каждый народ получает своих гениев-хранителей».

Язычество терпимо по самой своей природе, не только потому, что оно (в конечном счёте) политеистично, а политеизм уже является возвышенной формой плюрализма, но также и потому, что оно недуалистично, потому что полному разрыву между Богом и миром оно противопоставляет диалектическую преемственность всего — людей, богов и «природы», — что составляет и воплощает единственное существо, которым является мир, потому что оно провозглашает, что бог, не принадлежащий этому миру, не может являться богом. Либо одно, либо Другое: или Бог единственен и отличен от мира, либо мир единственен и заключает в себе как людей, так и богов. Утверждению не-бога по преимуществу «Царство Моё не от мира сего» (Иоан. 18, 36) противостоит по преимуществу божественное утверждение того, что местопребывание людей есть местопребывание богов (Гераклит). Точно так же с точки зрения недуалистического единобожия утверждение единства Бога не противоречит утверждению единства мира, а, напротив, освящает его. Подобный Бог также является терпимым, потому что он включает в себя все различия. Можно даже сказать, он представляет единственное разнообразие бытия, которое не исключает никакого отличия, никакого различия, потому что прославляет и примиряет их все.

Й.Б.С. Хальдан, относя фанатизм и тоталитарную нетерпимость к «изобретениям», сделанным между 3000 и 1400 гг. н. э., приписывает их отцовство иудео-христианскому единобожию. «Нетерпимость и фанатизм, присущие пророкам миссионерам трёх монотеистических религий, — пишет Мирча Элиаде, — находят свой образец и своё оправдание в Яхве» («История верований и религиозных идей»). Подобные мнения вполне понятны. Единственный бог Библии являет единственным местонахождением, единственным создателем равным образом единственной истины. Он представляет абсолютное добро. Как же он может не находиться в состоянии тотального противостояния злу? Если существует единственная всеобщая истина, если истина полностью независима от событий и происшествий, имеющих место в мире, если зло более не есть idquodmainsest— то, что люди называют злом, если источник — в неправильном использовании тварью своей «свободы», тогда невозможно быть одновременно правым и неправым, невозможно, в особенности, действовать по ту сторону добра и зла. Одновременно с представлением о единственной истине появляется принцип абсолютной тождественности и его следствие: третьего не дано. С этого момента можно быть только правым или неправым, добрым или злым. Не может быть относительных истин, как и множества противоречивых истин. Может быть только «либо… либо». Борьба против «ошибки» становится тогда не только правом, но также и долгом, независимо от того, осуществляется ли этот долг действенно или нет.

Представляется очевидным то, что абсолютизм, а не релятивизм или плюрализм, приводит к нетерпимости, что именно он, а не язычество, влечёт за собой исчезновение (…). Как подчёркивает Жак Голдстайн, Закон Библии отличает «его неистовый теоцентризм и его абсолютный тоталитаризм в том, что касается Бога» (op. cit., p. 123). Но абсолютизм не является единственной причиной. Как мы уже видели, иудео-христианское единобожие органически связывает с нетерпимостью не только то, что Яхве является единственным богом, но и то, что этот единственный бог воспринимается радикально отличным от природы мира. По своей сути языческие боги являются не-другими. Бог же иудео-христианского единобожия, напротив, является Другим по преимуществу. Он Совершенно Другой. А провозглашение Совершенно Другого неизбежно ведёт к максимальному обесцениванию Другого. Библейский разрыв сопровождается своего рода уничтожением Другого во имя Совершенно Другого. Обесценивая само отличие, Библия запрещает Тому же самому быть созвучным Другому. В то время как язычество сохраняет все свободы, терпит все признания, узаконивает все истолкования по причине того, что его боги не подавляют и не отрицают друг друга, иудео-христианское единобожие, подавляющее и замыкающее, не может не отвергать всё, что не есть оно само. Будучи одним, не только единственным, но и несравнимым, Яхве не может не утверждать ложность того, что почитают другие, и вследствие этого он не может не утверждать ложность образа жизни и представлений о мире, которые выражаются в этом почитании. С точки зрения Яхве различия между людьми и народами преходящи, вторичны и, в конечном счёте, поверхностны: «Все народы пред Ним как ничто; менее ничтожества и пустоты считаются у Него» (Ис. 40, 17). Яхве — это бог, который отвергает Другого, бог, который сначала провозглашает своё превосходство над другими богами, а потом заявляет об их несуществовании. Другой бог не существует. Он представляется в виде бога, но он всего лишь «идол», видимость бога, бог без божественной сути. Будучи перенесёнными в светскую плоскость, эти рассуждения узаконивают любые виды алътерофобии, любые виды расизма и исключения. От представления о боге, лишённом божественной сути, происходит переход к представлению о человеке, лишённом человеческой сути, жизни, лишённой жизненной сути. Человек поступает с другими людьми так же, как Яхве поступает с другими богами. Собственно говоря, для библейского единобожия адом являются другие.