Михаил Геллер - Машина и Винтики

Слово "диссидент" до конца 70-х годов к советской действительности отношения не имело. В 1930 г. его определяли как "название некатолика в старой Польше". В 1954 г. как "христианина, исповедующего отличную от господствующей веру". В Политическом словаре 1978 г. сказано: "1) лица, отступающие от учения господствующей церкви (инакомыслящие), 2) Термин "диссиденты" используется империалистической пропагандой для обозначения отдельных отщепенцов, оторвавшихся от социалистического общества лиц, которые выступают против социалистического строительства…" В эпоху "Солидарности" советская печать пребывала короткое время в растерянности, ибо трудно было назвать врага. Когда, наконец, было решено объявить главным врагом КОР – все встало на свое место, борьба с идеями "Солидарности" приобрела знакомую форму разоблачения очередного врага.

Власть называть Врага делает Вождя, Высшую инстанцию полным хозяином словаря. Словарь, а вместе с ним язык – национализируется. В связи с этим цензура приобретает особую функцию. Первая, привычная задача цензуры – запрещать, указывать, что не надо писать. Советская цензура, кроме того, указывает, как и что надо писать.

Наличие авторитетного слова превращает советский язык в систему, строго ограниченную нормой. Все языки носят более или менее нормативный характер. В советском языке, имеющем эталон – речь вождя, точно известно не только, что правильно, что неправильно, но – что можно, чего нельзя. Происходит регулярная проверка словаря – как цензурой, так и лингвистами на услугах цензуры. "Неправильные" слова выбрасываются из словаря: исчезают совсем или снабжаются директивной пометкой "устаревшее". Выбрасываются – даже – из песни. Есть русская пословица: из песни слов не выкинешь. Это верно, однако выясняется, что слово можно заменить. В популярной песне (на слова М. Исаковского) Летят перелетные птицы пелось: Не нужен нам берег турецкий, и Африка нам не нужна. В 60-е годы, уже после смерти автора, строчку переделали: Не нужно нам солнце чужое, чужая земля не нужна. Конкретная география была заменена абстракцией. Через 14 лет после смерти Сталина из песни выкинули его имя. В оригинальном варианте советского гимна следовало петь: "Партия Ленина – партия Сталина нас от победы к победе ведет", в исправленном варианте: "Партия Ленина – сила народная нас к торжеству коммунизма ведет". В данном случае абстракция "от победы к победе" заменена конкретным адресом: к коммунизму.

Слова, которые нужны, но с измененным смыслом, трансформируются с помощью прилагательного (реальный гуманизм), с помощью комментария. В рассказе Ильфа и Петрова В золотом переплете изображен этот метод подмены. Московское радио решило передать оперетту Оффенбаха Прекрасная Елена. Перед началом передачи был передан список действующих лиц: "1. Елена – женщина, под прекрасной внешностью которой скрывается полная душевная опустошенность, 2. Менелай – под внешностью царя искусно скрывающий дряблые инстинкты мелкого собственника и крупного феодала, 3. Парис – под внешностью красавца скрывающий свою шкурную сущность, 4. Агамемнон – под внешностью героя скрывающий свою трусость, 5. Три богини – глупый миф, и т. д." Комментарий заканчивался словами: "Музыка оперетты написана Оффенбахом, который под никому не нужной внешней мелодичностью пытается скрыть полную душевную опустошенность и хищные инстинкты крупного собственника и мелкого феодала".25

Примером обработки русского языка, трансформации его в советский, может быть использование суффиксов, прежде всего суффикса "изм". В Толковом словаре Даля имеется всего 79 слов на "изм". В четырехтомном словаре Ушакова (1935-40 гг.) имелось 415 слов на "изм": это был словарь зрелого сталинизма. По определению советского лингвиста, суффикс "изм" употребляется в словах, определяющих "ложные системы, вредные политические тенденции и отрицательные явления в советской действительности".26 Неудивительно, что к слову "либерализм" дается определение: "… 4. Преступная снисходительность, попустительство. Гнилой лиребализм…" Очевидно, неодобрительное отношение автора словаря к "отзовизм", "хвостизм", "меньшевизм", "максимализм" – это слова из политического языка. Но не менее отрицательно отношение к течениям и "вредным наукам": "фрейдизм – идеалистическая буржуазная теория в психологии и психопатологии"; "феминизм – буржуазное политическое движение в капиталистических странах"; "утилитаризм – буржуазное этическое учение, прикрывающее противоречия в классовом обществе"; "урбанизм – упадочная культура господствующих слоев капиталистического города".

Возникает логический вопрос: а большевизм, коммунизм, социализм, ленинизм? Однако этот вопрос логичен только в несоветской системе мышления. Поскольку Слово, как вся знаковая система коммуникации, находится во власти Вождя, Высшей инстанции, слово, знак имеют только то значение, которое им дано официально. Поэтому знак – суффикс "изм" в большинстве случаев вызывает сам по себе, своим присутствием в слове, отрицательное отношение реципиента, а в некоторых случаях этот же суффикс вызывает отношение положительное.

Тотальная власть над Словом дает Хозяину слова магическую власть над знаками, над коммуникацией. Советская речь всегда монолог, ибо другой стороны, с которой можно разговаривать, нет. На другой стороне – враг. В советском языке нет нейтральных слов: каждое слово несет идеологическую нагрузку.

Подготовленность к принятию знака (текста) важное условие его проникновения в сознание. Поэтому знак повторяется многократно, пока не становится сигналом, действующим без всякого усилия мысли. Воздействие формул-лозунгов определяется в значительной степени и тем, что они повторяются всегда в абсолютно неизменной форме.

Нет исследований, которые позволили бы определить результаты непрекращающегося воздействия на человека неизменных гипнотизирующих магических формул-лозунгов. Орвелл проявил поразительную проницательность не тогда, когда описал телескрин, который все видит, а тогда, когда подчеркнул, что аппарат нельзя выключить. Андрей Платонов описал в Котловане кошмарную реальность неумолкающего радиоголоса, от которого нельзя уйти, который нельзя выключить.

Стихотворение советского поэта Николая Доризо, которое в литературных категориях следует рассматривать, как образец графомании, в категориях советского языка представляет собой образец гипнотизирующего средства: "Бьют куранты в тишине – сердце партии. Атом плавится в огне – сила партии. Проросло в полях зерно – мудрость партии, Мудрость партии – на все века".27 Именно это имел в виду Геббельс, заявляя: мы говорим, чтобы получить эффект. Н. Доризо пишет самогипнотизирующий текст молитвы идолу. Когда в тексте статьи партийного философа сообщается: " – "На поприще ума нельзя нам отступать", – писал Пушкин. Эти слова необычайно свежо звучат применительно к концепции развитого социализма"28 – смысл операции очевиден: имя Пушкина должно связаться в уме читателя с "концепцией развитого социализма". Пушкин и "развитый социализм" должны стать сигналами-синонимами, одно слово должно автоматически вызывать в памяти другое.