Михаил Геллер - Машина и Винтики

О возможности использования языка как инструмента воздействия на человека рассказывает бывший польский министр апровизации Влодзимеж Лехович, арестованный в Варшаве в 1948 г. и просидевший в тюрьме 8 лет. В числе пыток, которым он подвергался, была пытка "словом", Лехович называет ее "пытка шепотом". Она заключалась "в монотонном повторении днем и ночью выразительным шепотом (как если бы говорили стены) фраз, которые должны были вызвать у меня психическую депрессию или мучительные физиологические реакции".29 Лехович рассказывает, например, что в конце 1949 г., на протяжении нескольких дней и ночей он слышал непрекращающийся якобы диалог двух стражников, состоявший только из фраз: "смотри, как он часто глотает слюну", "в углу рта показалась слюна" и т. д. В конце первого дня заключенный не мог уже заглатывать всю выделяемую им в огромном количестве слюну. Через некоторое время была организована подобная "передача" на тему: потение. Несмотря на холод в камере (дело происходило зимой), многочасовый "шепот", повторявший слова "он потеет", вызывал обильный неудержимый пот у заключенного.30

Заслуживает внимания тот факт, что опыт над Леховичем (пытка носила характер опыта, опыт был пыткой) производился в то самое время, когда Сталин готовил свой очередной гениальный труд Марксизм и языкознание. Работа Сталина могла служить теоретической базой для исследования практических возможностей создания техники, позволяющей установление прямой связи между словом-сигналом и поведением человека.

Советский язык представляет собой семиологическую систему, главным знаком которой является – слово. Как говорят советские теоретики: "Основным материальным носителем идеальной информации является слово".31 Естественно поэтому, что оно контролируется особенно строго. Под надзором, конечно, находятся и все другие знаки. Именно в связи с этим, политическим преступлением становится попытка внести новый знак – найти новую литературную форму для произведения, совершенно не затрагивающего политических либо социальных проблем, например лирического стихотворения, использовать новую, либо неапробированную форму, в изобразительном искусстве. Поэтому ведется такая борьба с нонконформистской живописью, скульптурой, графикой. Опасность абстрактной формы в том, что она позволяет зрителю свободно интерпретировать содержание. Хорошо видна иерархия знаков в советском кино: основой фильма считается сценарий – написанное слово, подчиненную роль играет образ. Слово легче контролировать и цензуровать, чем образ. Некоторые советские режиссеры пытаются преодолевать Слово Образом. Так поступал Эйзенштейн, в фильмах которого политическая речь носит всегда невыносимо верноподданнический характер, но образ нередко пытается быть независимым. В очередном фильме А. Тарковского Сталкер реплики героев в высшей степени ортодоксальны, но использование цвета сепии для обозначения мира, в котором живут персонажи, и зеленого цвета для зоны, где они ищут освобождения души, позволило режиссеру вести со зрителем разговор за пределами слова.

За особые заслуги художникам может быть разрешено употребление знака, неразрешенного другим. Например, только поэт А. Вознесенский имеет право писать Бог с большой буквы. Этим подчеркивается его особое место поэта в иерархии советского искусства, в советской знаковой системе: он символизирует либеральность власти и свободу, присущую советскому строю. Фильмы Тарковского практически не идут на советском экране (делают 3-4 копии), но демонстрируются за границей, как знак высокого уровня советского искусства и терпимости, присущей советскому строю.

Хрущев был свергнут по ряду очевидных политических причин, но кроме того потому, что он нарушил советскую знаковую систему. В частности, ему не простили ботинка, которым он бил по пюпитру в ООН, выражая свое негодование речью неприятного ему оратора. Бить ботинком на собрании иностранцев – знак некультурности. Советский вождь, по определению, пример культурности.

Музыка, самое абстрактное из искусств, также не уходит внимания хранителей Знака: ЦК партии принял немало специальных постановлений, касающихся языка музыки.

Осип Мандельштам точно определил значение слова в советской системе, сказав, что только в СССР к поэзии относятся серьезно – поэтов убивают за слово.

Официальная советская концепция знаковой системы, ее значения и роли, не изменилась с начала 20-х годов, несмотря на изменения в терминологии. Прежде всего неизменной осталась роль партии. На учебнике для студентов филологии Социолингвистические проблемы языков народов СССР (вопросы языковой политики и языкового строительства) обозначено, что он прошел контроль Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Неизменным остается и отношение к языку, как оружию и борьбе с врагами, как инструменту формирования советского человека. Или, как сказано в научном труде Язык в развитом социалистическом обществе, "основная задача массовой коммуникации в социалистическом обществе – это целенаправленное развитие и совершенствование сознания всех его членов".32 В этой формуле главное слово: целенаправленное. Советский язык – телеологичен. Он обслуживает "всемирно-исторический процесс становления и развития новой коммунистической общественно-экономической формации". Его задача помочь человеку "осмыслить свое оптимальное место как клеточки в общественном организме".33

Нарушение государственной монополии на Слово объявляется преступлением в первом же советском Уголовном кодексе. Наказание за него предусматривается в главе первой кодекса, трактующей "Преступления государственные", в § 58, рассматривающим "контрреволюционные преступления". Статья 58-10 гласила: "Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти… а равно распространение или изготовление, или хранение текстов того же содержания влекут за собой лишение свободы на срок не ниже шести месяцев". Это значило – начиная с 1928 г., в обязательном порядке – 10 лет заключения. Первый уголовный кодекс, созданный при личном участии Ленина, и усовершенствованный Сталиным, был заменен в 1960 г. новым кодексом. В нем нарушение государственной монополии на слово по-прежнему трактуется в первой главе, трактующей "государственные преступления", в первой части главы, рассматривающей "особо опасные государственные преступления". Статья 70 повторяет почти дословно статью 58-10, расширяя формулу: "агитация и пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления Советской власти", включая в нее – "распространение в тех же целях (т. е. подрыва или ослабления Советской власти) клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй…" Возможности преследования за "неправильное" Слово – значительно увеличились. Теперь нет даже необходимости "призывать к свержению советской власти". Достаточно "клеветнического измышления", под которым понимается все то, что не опубликовано в советской печати. Наказание предусматривается также – от шести месяцев до семи лет.