Митьки Митьки - Выбранное

Генерал от неожиданности штаны и выронил.

Так и приехал на фронт: в мундире, фуражке, сапогах, только без штанов. Делать нечего — присел Генерал на корточки, чтобы мундир до сапог доходил, и заковылял на перрон.

Встречавшие его офицеры очень удивились: «Что случилось с нашим командующим? Был бравый, статный полководец, а теперь — карлик какой-то». Но дисциплина — вещь серьезная. Отдали они честь, как положено, и повели Генерала на позиции.

И надо ж так случиться: в этот самый момент враги начали последнее, решающее наступление.

Увидел Генерал, что его солдаты бросают оружие и бегут врассыпную, куда попало. Не выдержал он такого позора. Выхватил он саблю, пистолеты; офицеры тоже за оружие похватались, остановили бегущих и повели их в контратаку.

Увидели враги, что впереди всех на них генерал без штанов бежит,— и растерялись. «Может,— думают,— война уже закончилась, раз генерал без штанов выскочил — отдыхал, наверное, после капитуляции. А мы и не знали!» Пока они так думали, их всех окружили и взяли в плен.

Вбежал Генерал в палатку вражеского военачальника. Тот руки вверх поднял — дескать, сдается. А Генерал с него штаны стащил, надел их на себя и вышел к войскам как ни в чем не бывало.

Тут уже салют, почести, ордена и почетное оружие ему вручают. А про мародерство его никто и пикнуть не посмел: победителей не судят.

Шла война. В одном прифронтовом городе двое воров-«медвежатников» решили ограбить банк. Тревожной темной ночью они залезли в него, отключили сигнализацию и уже взялись было открывать сейф, как начался вражеский налет. Одна из бомб попала в здание банка, взорвалась, все завалило, и воры, оглушенные и контуженные, оказались погребенными заживо под обломками здания.

Когда они очнулись, в город уже вошли немецко-фашистские захватчики.

Оба «медвежатника» были евреями, поэтому они не смели позвать на помощь. В любую минуту их могли обнаружить и отправить в концентрационный лагерь, на мыло. Они сидели тихо-тихо, затаив дыхание и боясь шелохнуться.

Положение узников было незавидным. Лишь тонкая полосочка света пробивалась сквозь завал над их головой. По ней они узнавали, день или ночь на дворе. Взятые на «дело» бутерброды, несмотря на режим строжайшей экономии, вскоре закончились, а пить приходилось дождевую воду, собранную по каплям в жестянку из-под завтрака. Вскоре воры поняли, что могут сойти с ума.

Чтобы дать себе хоть какое-нибудь занятие, «медвежатники» решили завершить начатое — открыть наконец сейф с деньгами, из-за которого они и оказались в такой ужасной ситуации.

Разумеется, пилу, молоток и зубило пришлось сразу отложить в сторону: возле руин здания все время прохаживались немецкие часовые. К дому напротив постоянно подъезжали красивые машины, и блестящие немецкие офицеры сновали туда-сюда. Видимо, там находился штаб.

Ничего не оставалось делать, как попытаться разгадать шифр замка. Времени у них теперь достаточно, если, конечно, голод и жажда не опередят их. Миллиметр за миллиметром они крутили заветные колесики, мучительно вслушиваясь, не раздастся ли долгожданный щелчок.

Иногда воры устраивали перерыв. Отползали к щелке посмотреть, что на свете делается. Для развлечения стали запоминать, сколько к штабу машин подъехало да какие у них номера — все-таки развлечение.

И вот однажды, когда несчастные уже потеряли счет времени, дверца сейфа неожиданно щелкнула и тихо отворилась. Схватив припасенный на этот случай огарочек свечи, наши герои заглянули в сейф и ахнули. На всех полках снизу доверху лежали не советские дензнаки, а самые настоящие золотые слитки.

Какой ужас! Они богаты как незнамо кто и с этим богатством вынуждены умереть от голода и жажды в темном, сыром подвале.

Внезапно в углу раздались шорох, шуршание, пыхтение. Воры притворили дверцу сейфа, заставили его обломками досок и с тревогой переглянулись. Неужели фашисты раскрыли их убежище?

Из угла блеснул тусклый луч электрического фонарика. «Вы кто?» — спросил по-русски из темноты строгий голос. Воры испуганно молчали. Наконец их глаза привыкли к свету, и они различили в незнакомце секретаря райкома товарища Кочета.

— Тьфу, черт! — выругался Кочет, оглядев помещение. — На какие-то сто метров промахнулся. Да кто же вы, мать вашу?

— Мы здесь случайно, нас завалило, и теперь нам не выбраться, — залепетали «медвежатники». — Впридачу мы — евреи, и судьба нас ожидает еврейская! Вокруг — немцы, напротив — ихний штаб, и придется нам здесь погибнуть.

— А вы откуда знаете, что напротив — немецкий штаб? — заинтересовался Кочет.

«Медвежатники» и рассказали ему про щелку в завале, про то, что они в нее увидели, про все-все-все, даже номера машин перечислили. Только про сейф с золотом умолчали да еще про то, как они в этом завале оказались.

Кочет выслушал их с необычайным вниманием.

— Дорогие вы мои! Знали бы вы только, какие важные сведения мне сейчас сообщили. Я ведь под немецкий штаб и подкапывался, да не рассчитал маленько. А там я бы эти сведения, конечно, узнал, но и сложил бы за то свою голову. Гестапо меня бы вмиг раскусило — всякая собака в лицо знает. И не пойти на это задание я не мог: большевистская совесть не позволяет мне больше других на смерть посылать. Так что вы и мне жизнь спасли, и для командования нашего ценнейшие сведения добыли. А теперь не отчаивайтесь: за такую помощь я вас из этой беды вызволю. Выведу через подкоп в наш партизанский край. Собирайтесь, кончилось ваше заточение.

Тут фонарик у него потух. Видимо, батарейка кончилась.

А ворам это и кстати. В наступившей темноте покидали они золото в вещмешки и поползли вслед за Кочетом в потайной ход.

Долго ползли. Стали воры отставать. Кочет им говорит:

— Да что вы эти мешки с собой тащите? Бросьте их, в отряде вам все необходимое выдадут: и мыло, и сухари, и мешки новые.

— Нет, — отвечают воры, — не можем бросить. В этих мешках — наше еврейское счастье. Такой уж мы народ: от своего ни в жизнь не откажемся, все с собой таскаем — палки, склянки, драные ботинки…

— Ну, пыхтите дальше; а только без мешков — давно бы уже на месте были.

Долго ли коротко ли, но приползли они наконец в партизанский край, в Брянские леса.

Хотели ворам оружие выдать да в партизаны записать, но они оба больными сказались: шутка ли, столько времени под землей просидеть. Отпросились они у командира домой — детишек повидать да сказать, что, мол, живы. Дали им с собой и мыло, и сухарей, а мешки типа «сидор» давать не стали: зачем, коли свои имеются.