М Мюллер - Шесть систем индийской философии

Для объяснения мира мы должны признать не только пракрити, поднимающуюся в форме буддхи, аханкары и маната до вершины индивидуального существования, восприятия и действия, но также и другое, совершенно независимое бытие – пурушу, реальное или лучшее и более истинное л, и потому совпадающее с атманом веданты. Следует помнить, что в учении Будды пуруша и атман отсутствуют, и такое устранение их делает идею нирваны почти не имеющей значения. Но в этом вопросе нам приходится опять-таки ожидать дальнейших объяснений.

Для Капилы я (пуруша) существует всегда, как до его освобождения, так и после него. Правда, что он только созерцает то, что происходит в пракрити, как бы смотрит в зеркало, отражающее все дела пракрити. Временно, вследствие того же странного отсутствия различений, этот пуруша, один из многих пуруш, забывает о своей истинной природе и отождествляется с этим отражением пракрити.

Тогда он воображает, что сам он видит и слышит, сам страдает и радуется, сам есть я, действительно обладающий всем, что дает ему мир, и не хочет отдать это назад ни в жизни, ни в смерти. Его тело, его органы чувств, даже его ум и его индивидуальность не его, они – не он; если он изучит мудрость Капилы, он навсегда выше тела, выше всяких ощущений, выше всякого страдания. Даже пракрити, бездушная и действующая, только увлекаемая своей природой, когда на нее смотрит пуруша, прекращает свои фарсы, раз от нее отвернется пуруша.

Может быть, мы лучше поймем отношения между пурушей и пракрити, если в последней будем видеть автомат, вроде описываемого Декартом, – автомат, исполняющий все функции, которые мы считаем нашими собственными и общими человеку и животному, – будем видеть в ней простой механизм, а разумную душу (пурушу) будем считать мыслящим (chose pensante), прибавленным к этому автомату. Профессор Гёксли указывает, что как следствие подобного предположения все наши душевные способности могут быть рассматриваемы, как простые символы (i'ratlbimba) сознания изменений, автоматически происходящих в организме. Точно так же и все изменения пракрити, от простого ощущения до понятия и мышления, могут считаться, включая страдания и радость и последующее за ними действие, деятельностью пракрити, не зависимой от зрителя, хотя этот зритель, как околдованный, воображает, что он сам делает то, что в действительности делает за него пракрити. Это прекрасно уясняется примером танцовщицы, о которой мы уже говорили, но которая тут изображается не только той, что пытается очаровать и обмануть пурушу, но старается также открыть ему глаза и освободить от ее чар и оков. Тут мы имеем новое применение вышеуказанного сравнения.

В кариках (59 – 62) мы читаем: «Как танцовщица, сошедши со сцены, перестает танцевать, так перестает и природа (пракрити), когда она сделалась ясной для пуруши (59). Пракрити во многих отношениях служит пуруше, который, однако, ничего не делает ей обратно; она великодушна и заботится только о благе того, кто неблагодарен по отношению к ней (60). Нет ничего скромнее, я полагаю, пракрити, которая не выставляется снова пред пурушей, раз она знает, что на нее глядели (61). Поэтому пуруша действительно и не скован и не становится свободным, не странствует; только одна пракрити, зависимая от разных пуруш, странствует от одного рождения до другого, связана и освобождается» (62).

И действительно, кажется, что пракрити, чаруя или связывая пурушу, не имеет другой цели, кроме той, чтобы пуруша в конце концов заметил свои узы и при помощи различений освободился от них (карика 59).

Тут именно гордиев узел философии санкхьи. Мы временно верим в нашу собственную физическую природу и в окружающую нас природу, и до тех пор, пока верим, мы страдаем. Мы подвержены страданиям всякого рода, пока наши глаза не откроются и мы не увидим, что видит и действует, убивает и бывает убитой, страдает пракрити, тогда как мы воображаем, что делаем все это и страдаем сами мы. Раз получается такое знание, раз пуруша различает себя от всего, что не есть он, сразу совершается освобождение, танец жизни оканчивается навсегда, по крайней мере по отношению к этому освобожденному я. До тех же пор пока не совершилось это окончательное освобождение и все не обновилось вполне, продолжается переселение душ, и пуруша облекается в то, что называется линга-шарира – невещественное, тонкое тело. Что бы мы ни думали о верности подобной системы, мы не можем не удивляться ее последовательности и той смелости и героизму, с которыми она разрубает гордиев узел.

Идея о тонком, невещественном теле, существующем вместе с нашим грубым телом, довольно естественна; как известно, и у греков Пифагор предполагал существование тонкой эфирной оболочки души, помимо ее грубой оболочки, когда она соединена с телом. Но настоящая природа этого тонкого тела и его отношения к грубому телу далеко не столь ясны, как это было бы желательно.

Последователи санкхьи и ведантисты согласны в признании необходимости такого тонкого тела для объяснения процесса после смерти. В веданте название этого тела или оболочки (ашрая) для перехода души от одного существования к другому – сукшма-шарира, тонкое (subtle) тело. Ведантисты смотрят на эту тонкую и прозрачную оболочку души, как на потенциальное или се-мянное (шакти или виджа) тело, после смерти оставляющее без всяких для себя повреждений грубое вещественное тело. Это тонкое тело происходит, по мнению ведантистов, от так называемых упадхи (условий) и состоит из телесных чувств (дехендрий) – как воспринимающих (буддхендрии), так и действующих, активных (кар-мендрий) – из манаса (центрального чувства), буддхи (разума) и веданы (ощущений), предполагающих (вишаи) объекты, необходимые для ощущений и уже предполагаемы манасом. Физическая жизнь этого тонкого тела зависит от мукхья-праны (жизненного духа) и от пяти пран (специализированных духов). Индрии (чувства) этого тонкого тела не следует понимать как видимые органы чувств, вроде глаз, ушей и т. д., а только как их функции (вритти). Это тонкое и невидимое тело (сукшма-шарира) сохраняется, по мнению ведантистов, до тех пор пока не появляется истинное значение и пока индивидуальная душа не получает снова своего истинного бытия в Брахмане. Ведантисты, однако, не вполне последовательны в своих взглядах на эти два тела – тонкое и грубое (сукшма- и стхула-шарира) – или на процесс, посредством которого одно действует на другое и управляет им. Они говорят, что при окончательном разложении грубого тела индрии (чувства) поглощаются манасом (центральным чувством), манас поглощается мукхьяпраной (жизненным духом), жизненный дух поглощается джшой (индивидуумом), и этот последний переходит в тонкое тело; но ни упанишады, ни сутры веданты не были последовательны и точны в их взглядах на этот предмет, и мне представляется совершенно бесполезным пытаться подводить различные догадки, встречаемые в этих памятниках древней литературы, под одну однообразную теорию.