Джидду Кришнамурти - Записные книжки

Она приходит так же спокойно и ненавязчиво, как приходит любовь; у неё нет начала и конца. Она здесь, неизменная и неизмеримая.

Как важно для тела находиться в одном месте долгое время; эти постоянные переезды, смена климата и смена домов влияют на тело; оно вынуждено приспосабливаться, и в период приспособления ничто очень «серьёзное» происходить не может. А потом снова приходится уезжать. Всё это — испытания для тела. Но сегодня утром, когда проснулся незадолго до восхода солнца и рассвет уже наступил, невзирая на тело, та сила со своей интенсивностью была здесь. Любопытно, как тело реагирует на неё; тело никогда не бывало ленивым, хотя часто уставало, но сегодня утром, несмотря на холодный воздух, оно стало или, скорее, хотело стать активным. Только когда мозг спокойный — не сонный или вялый, а чувствительный и бдительный, — может появиться «иное». В это утро оно было совершенно неожиданным — ведь тело всё ещё приспосабливалось к новому окружению.

Солнце взошло в ясном небе; его было не видно из-за множества дымовых труб, но его сияние наполнило небо, и цветы на маленькой террасе, казалось, ожили, и их цвет стал более ярким и интенсивным. Это было прекрасное утро, полное света, и небо стало чудесно голубым. Медитация включала в себя эту голубизну и эти цветы, они были её частью; они тихо входили в медитацию и не были отвлечением. Отвлечения, на самом деле, не бывает, так как медитация — это не концентрация, представляющая собой исключение, отсекание, сопротивление и потому конфликт. Медитативный ум может концентрироваться, и тогда это не исключение, не сопротивление, но концентрированный ум не может медитировать. Любопытно, сколь всеобъемлюще важной становится медитация; ей нет конца, и у неё нет начала. Она — как дождевая капля; в такой капле — все ручьи, огромные реки, моря, водопады; такая капля питает землю и человека, без неё земля была бы пустыней. Без медитации сердце становится пустыней, бесплодной землёй. Медитация имеет своё движение; вы не можете направлять её, формировать или принуждать её; если вы это делаете, она перестаёт быть медитацией. Если вы — просто наблюдающий, если вы — переживающий, это движение прекращается. Медитация есть движение, которое уничтожает наблюдающего, переживающего; это движение, которое за пределами всех символов, мыслей и чувств. Его скорость неизмерима.

Но облака затягивали небо; шла битва между ними и ветром, и ветер побеждал. Возникло обширное голубое пространство, голубое-голубое, облака же были фантастичны, полные света и мрака, а те, что к северу, казалось, забыли время, но пространство принадлежало им. В парке [Марсово поле] земля была покрыта осенними листьями, и тротуар тоже полон ими. Это было яркое, свежее утро, и цветы были великолепны в своей осенней окраске. За огромной, высоко поднявшейся башней [Эйфелева башня] , главной достопримечательностью, проезжала похоронная процессия; гроб и катафалк, покрытый цветами, сопровождало множество автомобилей. Даже и в смерти мы хотим быть важными; нет конца нашему тщеславию и претензиям. Всякий хочет быть кем-то или ассоциироваться с тем, кто является кем-то. Власти и успеха, большого или малого, и признания. Без признания они не имеют смысла — признания многими или одним, над которыми или над которым они властвуют, на кого они имеют влияние. Власть всегда почитается, и потому она считается респектабельной. Власть — всегда зло, будь она у политика или у святого, или у жены над мужем. Хоть она и зло, каждый жаждет её, а у кого она есть, хотят большей власти. Катафалк с этими весёлыми цветами на солнце кажется таким далёким, и даже смерть не кладёт конца власти, ибо она продолжается в другом. Это факел зла, который передаётся от поколения к поколению. Немногие могут отбросить его, легко и свободно — без оглядки назад; они не получают награды. Награда — это успех, ореол признания. И если нет речи о том, чтобы быть признанным, — неудача забыта; если вы — никто, когда все к чему-то стремятся, а конфликт прекратился, — тогда приходит благословение, которое не от церкви или от человеческих богов. Дети шумели и играли, когда катафалк проезжал мимо, даже не глядя на него, поглощённые своими играми и смехом.

Даже звёзды можно увидеть в этом хорошо освещённом городе, и звуки здесь есть иные, чем рёв уличного движения, — воркование голубей, чи-риканье воробьев; и запахи есть не только окиси углерода, но и другие — запах осенних листьев и аромат цветов. Сегодня рано утром на небе было немного звёзд и кудрявые облачка — и вместе с ними пришло это интенсивное проникновение в глубины неизвестного. Мозг был спокоен, так спокоен, что он мог услышать малейший шум, и поскольку он был спокоен и потому не способен вмешиваться, было движение, которое начиналось ниоткуда и шло через мозг в неизведанные глубины, туда, где слово теряет свой смысл. Оно проносилось через мозг, и происходило вне пространства и времени. Описываемое — не фантазия, сон или иллюзия, а действительный факт, который имел место, но то, что имеет место, — это не слово, не описание. Была огненная энергия, взрывная, немедленная жизненность, и с ней пришло это проникновенное движение. Оно было подобно ужасному ветру, набирающему силу и ярость по мере движения, разрушая, очищая, оставляя за собой пустоту. Было полное осознание всего этого, и была огромная сила и красота— не сила и красота, которые создаются, а красота и сила чего-то абсолютно чистого и неподвластного порче. Это продолжалось десять минут по часам, но было чем-то неподдающимся измерению.

Солнце взошло среди славы облаков, фантастически живых и глубоких по цвету. Городской гул ешё не начался, и голуби и воробьи были на своих местах. Как удивительно мелок мозг; какой бы тонкой и глубокой ни была мысль, она, тем не менее, рождается из поверхностного. Мысль скована временем, а время ограниченно; именно эта ограниченность, мелкость, и препятствует «видению». Видение всегда мгновенно, как понимание, и мозг, который сформирован временем, препятствует видению, искажаетего. Время и мысль нераздельны; положите конец одному, и вы положите конец другому. Мысль не может быть уничтожена волей, ибо воля — это мысль в действии. Мысль — одно, а центр, из которого выходит мысль, — другое. Мысль — это слово, а слово — накопление памяти, опыта. Существует ли мысль без слова? Есть движение, которое не является словом, и оно не от мысли. Это движение можно описать мыслью, но само оно — не от мысли. Это движение появляется, когда мозг спокоен, но активен, и мысль никогда не может найти, обнаружить это движение.

Мысль — это память, а память — накопленные реакции, так что мысль всегда обусловлена, сколько бы она ни воображала себя свободной. Мысль механична и привязана к центру своего знания. Расстояние, которое покрывает мысль, зависит от знания, а знание — это всегда остатки от вчерашнего дня, от движения, которое ушло. Мысль может проецировать себя в будущее, но она привязана к прошлому. Мысль строит себе тюрьму и живёт в ней, будь та тюрьма в будущем или в прошлом, золочённая или простая. Мысль никогда не может быть спокойной; по природе своей она неугомонна, всё время рвётся вперёд и отступает. Механизм мысли всегда в движении, шумном или спокойном, на поверхности или же скрытым образом. Она не может исчерпать себя. Мысль может себя очищать, контролировать свои блуждания, может выбирать себе направление и соответствовать окружению.