Джидду Кришнамурти - Записные книжки

Невежество означает отсутствие не знания, а самопознания; без самопознания нет разумности. Самопознание, в отличие от знания, не накопительно; самопознание — учёба из момента в момент. Это не накопительный процесс; в процессе собирания и добавления формируется центр — центр знания, опыта. В этом процессе, позитивном или негативном, нет понимания, ведь пока имеется намерение собирать или сопротивляться, движение мысли и чувства не понято и никакого самопознания нет. Без самопознания нет разумности. Самопознание — это активное настоящее, а не суждение; всякое суждение о себе подразумевает накопление, оценку из центра опыта и знания. Именно это прошлое препятствует пониманию активного настоящего. В существовании самопознания присутствует разумность.

Город не является приятным местом; даже красивый город, а это красивый город. Чистая река, открытые пространства, цветы, шум, грязь и удивительная башня, голуби и люди — всё это и небо способствует тому, чтобы сделать его приятным, но всё же это не сельская местность, с полями, лесами и чистым воздухом; сельская местность всегда красива, она далека от дыма и рёва уличного движения, совсем далека, и там есть земля, такая обильная, такая богатая. Шёл вдоль реки, под беспрестанный рёв уличного движения, и казалось, что река содержит в себе всю землю; хотя и сдерживаемая бетоном и камнем, она была беспредельна, это были воды каждой реки от гор до равнин. Она становилась цветом заката, любым цветом, который когда-либо видел глаз, такая сверкающая и быстрая. Вечерний ветерок играл повсюду, и осень касалась каждого листа.

Небо было так близко, охватывая землю, и царил невероятный мир. И постепенно наступала ночь.

При пробуждении сегодня рано утром, когда солнце ещё было за горизонтом и рассвет только начался, медитация подчинилась тому иному, чьё благословение — ясность и сила. Оно было там прошлой ночью, когда ложился спать, — так неожиданно, так ясно. Не был с ним уже несколько дней, тело приспосабливалось к жизни в городе, и поэтому когда оно пришло, была огромная интенсивность и красота, и всё стихло; оно наполняло комнату и распространялось за её пределы. В теле ощущалась определённая скованность — нет, определённая неподвижность, — хотя оно и было расслабленным. Должно быть, оно оставалось всю ночь, поскольку при пробуждении оно активно присутствовало, наполняя и комнату, и окрестности. Всякое его описание не имеет смысла, ибо слово не может охватить ни его безмерность, ни его красоту. Всё прекращается, когда есть оно, и странным образом мозг со всеми его откликами и делами оказывается внезапно и добровольно успокоившимся, без единого отклика, без единого воспоминания или какой-либо регистрации происходящего. Мозг очень живой, но он абсолютно спокоен. Оно слишком огромно для любого воображения, которое всегда весьма незрело и, в любом случае, глупо. То, что действительно происходит, настолько жизненно и значительно, что всякое воображение и иллюзия теряют свой смысл.

Понимание потребности имеет огромное значение. Есть внешние потребности, необходимые, жизненно важные: еда, одежда, жильё; но помимо этого есть ли какие-нибудь другие потребности? Хотя каждый человек захвачен водоворотом внутренних потребностей, являются ли они жизненно важными? Потребность в сексе и потребность в осуществлении чего-то или в самоосуществлении, неудержимые импульсы честолюбия, зависти и жадности — не образ ли это жизни? В течение тысяч лет своим образом жизни их делал каждый из живущих; и общество и церковь весьма почитают и уважают их. Каждый человек или принял этот образ жизни или, будучи к нему приучен, смиряется с ним, бессильно сопротивляясь течению, обескураженный, ищущий убежища. И убежища становятся более важными, чем реальность. Психологические потребности — это защитный механизм против чего-то гораздо более значительного и реального. Потребность осуществить что-то, реализоваться, быть важным вытекает из страха перед чем-то, что существует и присутствует рядом, но что человек не пережил, что ему не известно. Осуществление чего-то и сознание собственной значительности, освящаемые именем страны, партии, подкрепляемые каким-либо удобным верованием,—способы бегства от факта своего ничтожества, пустоты, одиночества, от факта своей самоизолирующей деятельности. Внутренние потребности, которым, похоже, нет конца, умножаются, изменяются, продолжаются. Это источник противоречивых жгучих желаний.

Желание всегда здесь; объекты желания меняются, число их уменьшается или умножается, но оно всегда здесь. Контролируемое, терзаемое, отвергаемое, принимаемое, подавляемое, выпущенное на свободу или пресекаемое, оно всегда здесь, слабое или сильное. Что не в порядке с желанием? Откуда эта непрестанная война против него? Оно беспокоит, причиняет боль, ведёт к смятению, скорби, но всё-таки оно здесь, всегда здесь, слабое или обильное. Понять его полностью, не подавлять его, не муштровать его до неузнаваемости, значит понять потребность. Потребность и желание идут рядом, как достижение и разочарование. Нет желания благородного или неблагородного, есть только желание, внутри которого всегда конфликт. Отшельник и партийный босс, пылая им, называют иным именем, но оно здесь, разъедая самую суть, самую сердцевину вещей. Если есть полное понимание потребности, внешней и внутренней, желание больше не является мучением. Тогда оно имеет совсем другой смысл, смысл, далеко выходящий за пределы содержания мысли, выходящий и за пределы чувства с его волнениями, мифами и иллюзиями. При полном понимании потребности — не только лишь её масштабов или характера, — желание оказывается пламенем, страстью, а не мучением. Без этого пламени пропадает и сама жизнь. Это то пламя, которое выжигает ничтожество своего объекта, уничтожает границы, барьеры, навязанные ему. Зовите тогда его каким угодно именем: любовь, смерть, красота. Тогда оно здесь, и нет ему конца.

Странный вчера был день. То иное было вчера весь день — во время короткой прогулки, когда отдыхал, и очень интенсивно во время беседы (это была третья беседа, в основном о конфликте и о сознании) . Оно упорно оставалось большую часть ночи; этим утром, когда проснулся после короткого сна, оно продолжалось. Тело слишком устало и нуждается в отдыхе. Удивительно, тело становится очень спокойным, очень тихим, неподвижным, но каждый дюйм его очень живой и чувствительный.

Сколько может видеть глаз, везде маленькие, короткие дымовые трубы, все без дыма, так как погода очень тёплая; горизонт далеко, неровный, загромождённый; кажется, что город тянется бесконечно. Вдоль улицы — деревья, ожидающие зимы, ибо осень уже постепенно начинается. Небо отливало серебром, гладкое и яркое, и ветерок рябил воду на реке. Голуби зашевелились рано утром, и когда солнце нагрело цинковые крыши, они сидели там, греясь. Ум, который включает в себя рассудок, мысль, чувство, любую тончайшую эмоцию, фантазию и воображение, — это нечто необычайное. Ум не сводится ко всему своему содержанию, и всё же без этого содержания ума нет; он больше того, что в нём содержится. Без ума этого содержания не было бы, оно существует благодаря ему. Именно в абсолютной пустоте ума существуют интеллект, мысль, чувство, всё сознание. Дерево — не слово, не лист и не ветвь или корень; всё это вместе и есть дерево, и всё же оно не является ни одной из этих вещей. Ум — это та пустота, в которой могут существовать явления ума, но эти явления — не ум. Благодаря этой пустоте возникают время и пространство. Но рассудок со своими проявлениями охватывает всё поле существования, рассудок занят многочисленными проблемами существования. Рассудок не может постичь природу ума, поскольку функционирует лишь фрагментарно — но множество фрагментов не составляет целого. И всё же он занимается соединением противоречивых фрагментов с целью составить целое. Целое никогда не может быть собрано и составлено.