Станислав Лем - Диалоги

Что уж и говорить о предполагаемых сегодня биологами (более подробно об этом писал, к примеру, Ростан) возможностях более детального определения физических и психических качеств еще не родившегося ребенка. Их реализация требовала бы – эмпирически чрезвычайно трудного – коррелирующего согласования индивидуальных пожеланий родителей с общественным интересом (общество, состоящее из одних гениев, функционировать в равновесии, пожалуй бы, не смогло). Однако еще более серьезными следовало бы признать изменения, какие произошли бы в сфере чисто человеческих ценностей: если, например, было бы известно, что выдающиеся таланты господина Х стали результатом не «хромосомного случая», как бы «выигрыша в лотерее наследственности», как это происходит сейчас, а того, что родители господина Х добились разрешения соответствующих властей на генотипическую «доработку» для их ребенка этого могучего таланта. Поскольку – если отрешиться от эмоций – нет принципиальной разницы между «заслугами гения» сейчас и в этой воображаемой ситуации в будущем (потому что в обоих случаях двигательные причины таланта не зависят от человека и в этом смысле все равно, является ли некто великим композитором из-за того, что гены таким образом «сами» сложились, или он им стал благодаря инженеру-генетику с согласия администрации), то, наверное, в общественном мнении о подобном техническом вмешательстве, которое одних ставит в привилегированное положение по отношению к другим, возникло бы ощущение несправедливости: что не все получают то, чего почти всем недостает, как «генов таланта», к примеру. При таком положении вещей произведения этих «синтезированных» творцов по-прежнему принимались бы на ура, однако, наверное, эти личности вызывали бы повсеместную неприязнь. Впрочем, это чистое предположение; все-таки вероятно, что с внедрением технологии «генетических композиций» неизбежно произойдут изменения в общественной системе ценностей, признаваемых автономными. То есть, может быть, можно оставить будущему заботы о подобных дилеммах.

2. Из двух третей человечества, то есть из двух миллиардов, которые систематически недоедают, ежегодно в результате хронического недостатка питания умирает около 40 миллионов человек. Одновременно среди другой части населения возникает острая необходимость в специальной технологии сбора и уничтожения упаковки, в которой на рынок выбрасываются излишки производства. Но только на первый взгляд плохи дела исключительно у бедных, а у богатых все прекрасно. По сути и тут, и там нехорошо, хотя последствия избытка и недостатка имеют мало общего. Мы, однако же, в основном угрозу недостатка воспринимаем с надлежащей серьезностью, в то время как угрозой со знаком противоположным склонны пренебрегать, делая ее в крайнем случае предметом насмешки. Это понятно: наш вид в процессе эволюции сформировался в условиях постоянной борьбы за удовлетворение элементарных потребностей, поскольку именно так представлены в природе все «неприрученные» нормы естественной жизни. Ситуация же, при которой голод и жажду можно утолить слишком просто, представляет собою в нашей истории действительное novum [54]и до недавних пор относилась к состояниям, достойным реализации без каких-либо ограничений. В то время как – и мы в этом убедимся – чрезмерное удовлетворение потребностей имеет неоднозначное влияние, чаще всего вредное на общественное функционирование ценностей, представляющих основу мотиваций человеческого поведения. Вред технологической реализации удовлетворения потребностей иногда поддается измерению. Так, например, диэтиламид лизергиновой кислоты (ЛСД) – это субстанция, несколько микрограммов которой вызывает состояние субъективно ощущаемого блаженства, ни с чем не сравнимого, как бы мистического, исполнения всех желаний. Человек – существо предвосхищающее, в положении вырвавшегося в будущее он сформировался социально; его настоящее всегда сориентировано в будущее время, и без ожиданий, надежд, стремлений жизнь для него, собственно, не имеет никакого смысла. ЛСД, уничтожая целостность индивидуальных предвидений, так усиливает незамедлительные экзистенциальные ощущения, что сиюминутность кульминируется в состояние, в котором все, кроме самого состояния, теряет смысл, – как вершина, наконец-то достигнутая. Интересным представляется сравнение влияния ЛСД на насекомых. Паук под воздействием ЛСД продолжает плести свою сеть, при этом форма ее приближается к геометрическому совершенству в сравнении с сетью нормального паука, поскольку препарат и его изолирует от внешнего воздействия, однако не нарушает раз и навсегда усвоенной наследственным программированием сноровки автоматического функционирования, которое из-за этого проявляется в особенно «чистой» форме. Человек под влиянием ЛСД теряет всякую способность к практическим действиям, потому что его механизм мотивации – сформированный культурным проникновением, а не врожденный – значительно быстрее обнаруживает свойства разлада и распада. Это состояние – по крайней мере для нормального человека – вредно, потому что приводит к потере всех связей с людьми.

Поскольку общество, состоящее из индивидуумов, подверженных влиянию ЛСД, существовать не может, этот препарат, ставший угрозой обществу, особенно в США, где его принимают миллионы молодых людей, был признан наркотиком (каковым он, собственно, не является), и его распространение запрещено под угрозой карательных санкций. Его применяют – в качестве эксперимента и с великолепными результатами – в случае неизлечимой болезни, чтобы облегчить процесс агонии (что действительно удается: достигается абсолютное равнодушие к смерти при полном сохранении сознания ее приближения).

Примерно в это же время в США появились оральные контрацептивы, причем существуют уже и такие, которые действуют «вспять», то есть принятые в период до семи дней после соития препятствуют попаданию оплодотворенной яйцеклетки в матку. Эти средства, массово применяемые, не приносят телесного вреда и prima facie неизвестно, зачем кому-нибудь понадобилось бы выступать против такой рационализации, радикально отделившей размножение от наслаждения, какое с ним сопрягла эволюция, тем более что с точки зрения всемирных популяционных проблем эти препараты появились в самый надлежащий момент. Средства, применяемые до этого, были неэстетичны и не гарантировали результата, в то время как теперь таблетку можно принять как витаминную пилюлю, более того, можно это сделать post coitum [55], а это имеет не последнее психологическое значение (женщина до контакта с мужчиной даже перед самой собой может не обнаруживать мысль о возможности сексуального контакта).