Станислав Лем - Сумма технологии

Во время чтения корректуры этого издания я познакомился с книгой «Разум во Вселенной» Макгоуэна и Ордуэйя. Они полагают, что создание «разумных автоматов» является закономерностью развития всех биологических цивилизаций Космоса. На Земле же этому будет благоприятствовать антагонистическая ситуация, поскольку сторона, которая подчинится управлению стратегической машины, обретет преимущество над противником. Начатое в сфере вооружений и перенесенное в эту новую область соперничество должно привести к объединению, так как на высокой ступени уже автономной, то есть планируемой и управляемой этими машинами, эволюции людей они убедятся в том, что сотрудничать полезнее, чем укреплять антагонизм. Это должно открыть эпоху всеобщего благоденствия, за которое биологическим существам придется расплачиваться значительной потерей личных свобод. Через некоторое время автомат-правитель, установив в конце концов контакт с подобными же правителями других планет, покидает своих подданных, дабы отправиться в «лучшие края» Космоса. Осиротевшее биологическое общество строит себе очередной автомат, и этот цикл многократно повторяется. Его начало в понимании авторов не лишено признаков «правдоподобия», чего нельзя уже сказать о следующих этапах (благоденствия под властью машины и ее «исхода» в Космос). Миграции электронных экс-правителей по Галактике являются вымыслом чистейшей воды. Правление автоматов носит, согласно этим авторам, черты «просвещеннейшего абсолютизма», объединяющего интересы обеих сторон. Ведь механический Разум, будучи рациональным, «во всем разбирается лучше, чем люди», а поэтому управляет поведением людей также и ради их блага, поскольку оно совпадает с его собственным. Это идеальное совпадение интересов представляется сомнительным, о чем мы уже не раз упоминали, к тому же управление людьми, рациональное на 100 процентов, является занятием рискованным и неблагодарным. В «First and Last Men» («Первые и последние люди») Стейплдон, рассказав об ослепительном начале и катаклитическом конце правления «Великих мозгов», проявил себя, пожалуй, более проницательным знатоком психосоциологии. Хотя авторы об этом не упоминают, их фантастическая версия социальной эволюции представляет собой еще один вариант ответа на вопрос о причинах «Silentium Universi» (молчания Вселенной). Ведь биологическое общество (это уже мой вывод) без ведома своего Правителя не могло бы установить контакт с Другими. Правитель же может оказаться незаинтересованным в контакте с цивилизациями «низшего», то есть биологического уровня, ибо полученная ими информация, пожалуй, отбила бы у них охоту к продолжению кибернетических работ. Поэтому Правитель может применять информационную технику, которую цивилизация, подобная нашей, обнаружить не в силах. Однако вся эта гипотеза подразумевает детерминизированую «одноколейность» развития с привкусом прямо-таки сказочного упрощения. В ней больше элементов из области научной фантастики, чем трезвого предвидения.

Двадцать лет – изрядный отрезок времени в жизни человека и немалый срок в жизни книги, в особенности книги, посвященной будущему, ибо, как известно, ничто не стареет так быстро, как будущее. Эту его неприятную особенность с особой остротой ощущают футурологи. Подобно тому, как царь Мидас превращал в золото все, к чему прикасался, футурология не попадала ни в одну цель, которую себе намечала. Правда, возникали новые прогнозы, мало известные широкой общественности, но их авторы размышляли над своими давними предсказаниями. Тем самым футурология во вред самой себе подняла вопрос о своей научности, так как науку принято оценивать по тому, насколько ее предсказания согласуются с фактами, а ее силу – по способности учиться на допущенных ошибках.

Я возвращаюсь к «Сумме» не для того, чтобы перечислить содержащиеся в ней удачные догадки, а для того, чтобы подчеркнуть то, что считаю в ней самым важным. Правда, я мог бы привести в подтверждение своего приоритета сопоставление различных дат. Например, я мог бы сообщить, что когда Марвин Минский признал реальным явление «дальнего присутствия человека» и назвал его «телепрезенс», в моей книге это явление называлось «телетаксия», он должен был бы отступить вспять во времени еще дальше, поскольку о «телевизитах» я писал еще в 1951 г. Я мог бы сопоставить дату публикации «Эгоистичного гена» Р. Доукинса с датой выхода моего «Голема»: и в том, и в другом произведении традиционно установившееся отношение между записями наследственности и живыми существами надлежит обратить; примеров такого рода приоритета можно было бы привести гораздо больше, но речь идет не о том.

Самое важное, что я правильно выбрал главное направление размышлений. Едва ли не лучше, чем сам смел бы думать двадцать лет назад, ибо не предполагал тогда, что доживу хотя бы до первых плодов того, что предвидел. Я не сознавал ускорения цивилизации, которая, как кто-то заметил, имеет все более мощные средства и все более неясные цели. Этому способствуют усилия держав к достижению гегемонии и поддержанию политико-экономического status quo в мире, установить которое так и не удается. Хотя это и не относится к задуманной теме, добавлю, что угроза атомной войны заведомо уменьшилась, поскольку ядерная оборона чрезмерно сокрушительна и действует слепо, вследствие чего не способна надежно укрепить ничью безопасность. Надежды на это следует возлагать на усовершенствование традиционных видов обороны, которые перестают быть традиционными уже на наших глазах. Самонаводящиеся снаряды – первый шаг к обороне, запрограммированной на функционирование в автономном режиме, т.е. к обороне, наделенной разумом, которой никогда не было среди традиционных разновидностей обороны. Затормозить эту устойчивую тенденцию, не менее капиталоемкую, чем ядерная оборона, будет нелегко. Перспективы ядерной войны затмевают перспективы других средств и техники, никогда ранее не испытанных в широких масштабах, следовательно, с непредсказуемыми последствиями, как атомная война, хотя эта непредсказуемость не может сравниться с массовой гибелью людей. Непрерывный прирост инноваций создает ценные свойства стратегических и тактических новых, неизвестных ранее видов обороны, военная оперативная эффективность зависит от все возрастающего числа средств нападения и защиты, подробно конструируемых только на бумаге или в имитационных военных играх. Хочу заметить, что, как ни парадоксально, чем больше самых точных средств обороны содержат арсеналы, тем больший вес обретает в реальной схватке случайность, поскольку там, где эффективность действий определяется все меньшими долями секунды, предсказание эффективности массированно нанесенных ударов становится невозможным. Мировую войну легко разыгрывать любое число раз с помощью компьютерного моделирования, но в действительности она может произойти только один раз, и тогда уже поздно учиться на допущенных ошибках. Впрочем, войны, которые происходили за последние двадцать лет, не были результатом рациональных решений, принятых людьми. Ибо не является рациональным решение, которое никому не дает выигрыша, а приносит всем убытки. Футурология, хотя так старалась, не предвидела ни одну из тех войн [290]. Но она и не могла предвидеть, ибо ни один из ее методов не дает основ для политико-военных прогнозов. Как следует из фиаско, который потерпела футурология, те, кто хотели все предвидеть, во всем заблуждались. Тем самым романтическое измерение сил по меркам футурологии оказалось полностью дискредитированным. Однако анализ футурологических работ обнаружил, что их «все» содержало роковую ошибку. Ибо «все» охватывало взгляд извне на историю до конца столетия и после него в явлениях политики, экономики, техники и культуры без учета основной движущей силы цивилизационных перемен, которой является наука. Вместо того чтобы сосредоточить внимание на фундаментальных исследованиях, в ходе которых формируются теоретические ориентиры, определяющие познавательную деятельность на десятки лет, футурология ограничилась поверхностными взглядами технико-производственных достижений, и из них, а не из фундаментальных научных трудов создавала себе основу для экстраполяции [291]. Иными словами, вместо того, чтобы добираться до корней, футурология выдавала за будущее плоды – зримо увеличенные растущие ныне овощи. Из-за этого «вошли во власть» мимолетные моды и легко разоблачаемые сенсации, которые футурологи сами создавали для заинтересованной общественности. Эта ошибка повлекла за собой то, что технологию стали ставить превыше науки [292], и эта ошибка носила принципиальный характер, ибо технология ныне не только не автономизировалась от научных исследований, но, наоборот, стала зависеть от них, как никогда еще в истории. Кажущееся часто вводит в заблуждение. Временной разрыв между чистыми исследованиями и их промышленным применением все еще велик, но для актуальных задач, которые ставит себе наука, преодоление его не является непомерно сложным. Давняя специализация отдельных профессий в тех случаях, где, как в биологии, сложные и поэтому трудные задачи невозможно разделить на простые части, – необходима совместная работа представителей специальностей, до недавнего времени далеких – информатики с ее компьютерами, биохимии и квантовой физики. Отсюда, собственно, длительное созревание переломных открытий, но с тем большим впоследствии эффектом их кумулятивного внедрения. Никогда еще не было так трудно, как сегодня, найти области чистых исследований, лишенные шансов на плодотворные практические применения. Подобно тому, как атомистика породила атомную энергию, квантовая механика породила новую технологию материалов для промышленности, благодаря исходящему из атомного строения вещества подходу, стало возможным проектирование структуры твердых тел с заданными свойствами, а теоретическая биология, породив генетическую инженерию, оказалась близкой к промышленным применениям, причем усилению ее способствовало «скрещивание» с квантовой химией и химией самовоспроизводящихся полимеров. Именно это, собственно, и должно привести к реализации не одного из фантастических проектов этой книги, ныне фантастических в гораздо меньшей степени, чем в то время, когда я писал ее. Тогда я имел в виду овладение биотехнологией через создание систем, представляющих собой неплагиативный образец наследственного кода. Главное в этом деле – не ослаблять внимание и в дальнейшем.