Филипп Честерфилд - Письма к сыну

Существует большая разница между нравственной чистотой, которую я так настойчиво тебе рекомендую, и стоической строгостью и суровостью нрава, которую я ни в какой степени не собираюсь ставить тебе в пример. Я бы хотел, чтобы в твои годы ты был не столько Катоном, сколько Клодием [150]. Будь же не только человеком дела, но и жизнелюбцем, и пусть все знают, что ты и то и другое. Радуйся этой счастливой и легкомысленной поре твоей жизни; умей блеснуть в наслаждениях и в компании твоих сверстников. Вот все, что ты должен делать, и, право же, ты можешь все это делать, нисколько не запятнав своей нравственной чистоты, ибо те заблудшие юнцы, которые полагают, что могут блеснуть, лишь учинив какое-нибудь непотребство или распутство, блестят только от смрадного разложения, подобно гнилому мясу, которое светится в темноте. Без этой нравственной чистоты у тебя не может быть никакого чувства собственного достоинства, а без чувства собственного достоинства невозможно возвыситься в свете. Надо быть человеком порядочным, если хочешь, чтобы тебя уважали. Я знал людей, которые были неопрятны по отношению к своему доброму имени, хотя, вообще-то говоря, ничем его особенно не осквернили; кончилось тем, что их попросту стали презирать, хотя вины за ними не было никакой, заслуги их поблекли, на притязания их перестали обращать внимание, а все, что они отстаивали, начисто отвергалось. Репутация человека должна быть не только чистой, но и четкой; ни в чем не удовлетворяйся посредственностью. Если чистотой своего доброго имени и учтивостью манер ты хочешь сравниться со многими, то для этого надо стараться превзойти всех. Прощай.

Лондон, 18 января ст. ст. 1750 г.

Милый друг!

Стены твоего скромного дома теперь уже, должно быть, окончательно достроены и завершены, и мне остается только позаботиться о том, как их украсить; да и сам ты должен теперь больше всего думать об этом. Постарайся же украсить себя всем возможным изяществом и совершенством. Когда нет прочной основы, качества эти ничего не стоят, но надо сказать, что и сама основа без них не очень-то бывает нужна. Представь себе, например, человека не слишком ученого, но с привлекательной наружностью, располагающими к себе манерами, умеющего все изящно сказать и изящно сделать, учтивого, liant [151], словом, наделенного всеми второстепенными талантами, и представь себе другого – с ясным умом и глубокими знаниями, но без упомянутых качеств: первый не только во всем опередит второго в любой области и в достижении любой цели, но, по правде говоря, между ними даже и не может возникнуть никакого соперничества. Но каждый ли может приобрести эти качества? Безусловно. Надо только захотеть, разумеется, если положение человека и обстоятельства позволяют ему бывать в хорошем обществе. Тот, кто умеет быть внимательным, наблюдательным и следовать достойным примерам, может быть уверен, что добьется успеха.

Когда ты видишь человека, чье первое же abord [152]поражает тебя, располагает в его пользу, так что у тебя складывается о нем хорошее мнение и ты не знаешь, чем он так тебя привлек, проанализируй это abord, разберись в себе и определи, из каких составных частей сложилось твое впечатление; в большинстве случаев ты обнаружишь, что это результат счастливого сочетания, непринужденной скромности, неробкой почтительности, приятных, но лишенных всякой аффектации поз и манер, открытого, приветливого, но без тени угодливости лица и одежды – без неряшливости, но и без фатовства. Копируй же его, но только не рабски, а так, как иные величайшие художники копировали других, так, что потом копии могли сравняться с оригиналом и по красоте, и по свободе письма. Когда ты видишь кого-то, кто всюду производит впечатление человека приятного и воспитанного и к тому же изысканного джентльмена (как, например, герцог де Нивернуа), приглядись к нему, внимательно за ним последи; понаблюдай, как он обращается к людям, стоящим выше его, как ведет себя с равными и как обходится с теми, кто ниже его по положению или званию. Вслушайся в разговор, который он заводит в различных случаях – в часы утренних визитов, за столом и по вечерам на балах. Подражай ему, но только не слепо: ты можешь в конце концов стать его двойником, но не вздумай вести себя, как обезьяна. Ты увидишь, что он старается никогда не говорить и не делать ничего такого, что люди в какой-то степени могли бы истолковать как неуважение или пренебрежение к ним или что в малейшей мере могло бы задеть их самолюбие и тщеславие; напротив, ты обнаружишь, что он внушает окружающим симпатию тем, что заставляет их прежде всего проникнуться симпатией к себе самим: выказывает уважение, почтение и внимание каждый раз именно там, где то или другое бывает необходимо; он сеет заботливою рукой и потом пожинает обильные всходы.

Все эти светские манеры приобретаются с помощью опыта и подражания. Самое главное – уметь выбрать хорошие образцы и внимательно их изучать. Люди незаметно для себя перенимают не только внешность, манеры и пороки тех, с кем они постоянно общаются, но также их добродетели и даже их образ мысли. Это настолько верно, что мне самому довелось знать людей крайне ограниченных, которые, однако, становились в известной степени острословами под влиянием постоянного общения с очень остроумными собеседниками. Старайся поэтому постоянно бывать в самом лучшем обществе, и ты незаметно станешь походить на своих знакомых; если же ты к тому же будешь внимателен и наблюдателен, ты очень скоро сделаешься равноправным членом этого общества. Это свойство каждой компании – неминуемо влиять на того, кто в ней бывает, – показывает, насколько необходимо держаться лучшей и избегать всякой другой, ибо в каждой что-нибудь да непременно к тебе пристанет. Должен сказать, что до сих пор тебе очень мало приходилось бывать в кругу людей воспитанных. Вестминстерская школа [153]– это, разумеется, рассадник дурных манер и грубого поведения. Лейпциг, думается мне, отнюдь не блещет утонченными и изящными манерами. Венеция, по-видимому, успела дать тебе кое-что, еще больше сделает Рим. Что же касается Парижа, то там ты найдешь все, что тебе угодно, при условии, правда, что будешь бывать в лучших домах и что будешь стремиться образовать себя и воспитать, ибо без этого стремления все окажется бесполезным.

Я сейчас назову тебе все те необходимые украшающие нас качества, без которых ни один человек не может ни понравиться, ни возвыситься в свете, – боюсь, что у тебя их пока еще нет, но, для того чтобы приобрести их, нужны только известное усердие и внимание.

На каком бы языке ты ни говорил, надо уметь говорить красиво, иначе слушать тебя никому не доставит удовольствия, и, следовательно, все, что будет сказано, будет сказано попусту. Надо иметь приятную и отчетливую дикцию; без этого ни у кого не хватит терпения тебя слушать, выработать же ее в силах каждый, если только у него нет каких-либо врожденных недостатков органов речи. У тебя их нет, и, следовательно, все это в твоей власти. Тебе придется положить на это гораздо меньше труда, чем в свое время пришлось Демосфену.