Александр Титаренко - Антиидеи

здесь ее общая особенность, которая существует до тех пор, пока происходит ее поступательное движение. Это относится и к нравственной жизни, которая является производной стороной социального развития и деятельности субъекта. В нравственной жизни развитие идет вперед, воплощаясь прежде всего во внутренней противоречивости добра и зла, той наиболее общей противоположности морали, которая является пружиной ее самодвижения. Ликвидировать само существование противоположности добра и зла значило бы устранить диалектику развития нравственности, т. е. устранить нравственность. Однако факт существования противоречия добра и зла никогда не был в марксизме-ленинизме основанием для пессимизма или, тем более, для оправдания зла. Нравственный прогресс человечества выводил его в борении прогрессивных социально-классовых сил с реакционными с одной фазы (ступени) на другую, более высокую, где происходила гуманизация взаимоотношения добра и зла, находились новые, более передовые способы решения нравственных коллизий, да и сами проблемы нравственной жизни становились более человечными. Это не могли, не хотели, да и до сих пор не могут понять все те, кто абстрактно, метафизически оценивает существование противоположности добра и зла. Философско-этическая мистификация этой проблемы состоит не только в пессимистическом выводе о безысходности зла, несчастья, несправедливости в человеческой жизни и всей истории (а следовательно, и в безнадежности, бессмысленности борьбы с ними), но и в – вольном или невольном – оправдании зла. Отсюда выводят и черпают, как из мыслительного источника, свои размышления о необычности, возвышенности, яркости зла многие реакционные идеологи. Говоря о противоречивости прогресса в антагонистических обществах, К. Маркс писал: «…всякий прогресс духа был до сих пор прогрессом в ущерб массе человечества, которая попадала во все более и более бесчеловечное положение»1.

1 Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 92.

Именно такой, антагонистический тип прогресса в истории и увековечивают с помощью циничного воспевания зла реакционные идеологи. Их всегда интересуют не механизмы добра, самоотверженности, преданности, мужества, солидарности, а пропасти зла, эгоизма, своеволия, жестокости, сладострастия, зависти, властолюбия. Этим силам в человеке они откровенно придают значение нравственно-психологических истоков движения истории «вперед».

Ф. Ницше откровенно выразил эту мысль в целом ряде афоризмов: «…новое при всех обстоятельствах есть нечто злое»1;

1 Ницше Ф. Собр. соч. М., 1901, т. 9, с. 66.

«радость и горе так связаны, что если кто хочет иметь больше первого, должен иметь и больше второго»2;

2 Там же, с 78.

«тропинка, ведущая в личный рай, всегда проходит через наслаждения личного ада»3

3 Там же, с. 347.

и т. д. «Ведь и моральная земля – кругла! И у моральной земли есть свои антиподы! И антиподы имеют право на существование! Предстоит открыть новый свет – и не один!»4

4 Там же, с. 290.

– восклицал он. Невольно возникает мысль о тех, кто, следуя духу ницшеанских суждений, усердно занимался «открытиями» антиподов добра и моральности,- фашистах. Но не останавливаясь сейчас на этом вопросе (он требует специального освещения), отметим для себя логику размышлений Ф. Ницше. Из того, что всякому добру противостоит как противололожность зло, из факта существования последнего им делается нравственный вывод о его ценности и дозволенности1.

1 Подобную же нить рассуждений мы находим у Н. Бердяева, много писавшего о взаимообусловленности добра и зла в личной судьбе человека и в истории. «Свобода оборачивается и свободой зла. Без свободы зла добро не было бы свободным…»- утверждал он (Опыт эсхатологической метафизики, с. 213); «Человеческая природа полярна, антино-мична и иррациональна», «зло имеет внутренний источник, оно не может быть результатом случайных условий внешней среды» (Миросозерцание Достоевского, с. 47 и 91).

Злу придается значение чего-то яркого, незаурядного, героически-возвышенного, что прорывает рутину и «серость» повседневной добродетели.

Просветители и гуманисты раньше всегда призывали человека заглянуть в себя, чтобы опереться на внутреннюю правоту добра. Ныне реакционные мыслители также требуют от человека самоанализа, погружения в субъективный мир. Но не для того, чтобы подтвердить добро, а для того, чтобы, отыскав в глубинах души гнездилища зла, добровольно его принять, выбрать и оправдать. Зло в душе человека говорит якобы о виновности всех людей. Зло – подлинное проявление индивидуальности, это сладострастное своеволие, которое только сдерживают социально-нравственные скрепы добродетели. Так что же мешает их сломать? Не мужественнее ли поднять бунт против добродетели, сознательно выбрав зло как ориентирующую ценность поведения? Так из противоречий нравственной позиции изолированной личности возникают предпосылки этики абсолютного эгоизма, ростки человеконенавистничества, сродные фашизму. Человеконенавистничество нравственно-психологически вырастает из отрицательной внутридуховной диалектики морального выбора субъекта, а не только из социальных условий империализма.

Отсюда вытекает и философско-этическая мистификация самого «баланса» добра и зла в мире. Изолированному от социально-исторических источников добра нравственному сознанию одиночки легко может показаться, что добро и зло есть нечто вроде «взаимозаменяющего эфира», распределенного в мире в строго определенной пропорции. Если ты делаешь добро для себя, то, следовательно, за счет того, что отнимаешь его у другого, причиняя ему зло; если ты делаешь кому-то добро, то, значит, причиняешь зло себе. Даже если тебе кажется, что ты добр, не причинял никому зла, что твое благо достигнуто не за счет зла другим, то это только иллюзия: всегда есть где-то какие-то люди, которые несут бремя несчастий, на которых ты и построил свое благо1.

1 Эти философско-этические мотивы ярко выражены в работах многих религиозно настроенных мыслителей современности – Бердяева, Нибура, Тиллиха, Лавелля, Марселя и других.

Мы приходим опять к антиидее о неизбежности построения счастья на несчастье других, теперь абсолютизированной уже почти что в духе религиозной мистики.

Из существования внутрисубъективной диалектики добра и зла в моральном выборе человека (пока существует моральный выбор!) вовсе не следует не только оправдания зла, но и терпимого к нему отношения. Есть определенная нормативно-ценностная грань, отделяющая научные констатации существования зла от его моральных оценок (осуждения1).

1 Через «искус» абстрактной абсолютизации движения противоположности добра и зла, через признание обогащающего и возвышающего значения опыта зла для индивида – через все это прошли многие крупные мыслители, художники (С. Цвейг, Л. Фейхтвангер. Т. Манн, Г. Манн, Г. Гауптман и другие). Это признание оставило болезненный след на их творчестве, преодолевалось с трудом и муками. Возьмем для примера Томаса Манна, прошедшего через этот «искус». В 1909 г. он, находясь под впечатлением творчества Ф. Ницше, писал: «Для того, кто не познал греха, кто не отдался его губительной, изнуряющей власти, для такого человека мораль является лишь пошлой добродетелью (курсив мой.-Л. Т.) (Манн Т. Собр. соч. В 10-ти т.М., 1960, т. 9, с. 28).