Александр Титаренко - Антиидеи

Мораль организует поведение индивида, соответствующее воспринятой им иерархии ценностей,- неважно, осознаны они им мировоззренчески или нет. Это относится не только к нормативам и запретам в отношениях с окружающими людьми, но даже к привычкам, вкусам, хобби человека. Есть поговорка: «О вкусах не спорят», но она не относится к выбору общих моральных идеалов и целей. Их выбор – не дело субъективного произвола или случайного каприза, он обусловлен социально-классовой позицией субъекта морального выбора. Этот выбор человек совершает самоею своей жизнью, со всеми ее особенностями, причудами, поворотами. Рассмотрим самый простой пример. Спорят два человека: один говорит, что любит мясную пищу, другой предпочитает вегетарианскую. О вкусах не спорят? Смотря в каком смысле… Конечно, вегетарианец может доказывать, что растительная пища полезнее мясной, так как она удлиняет жизнь человека, позволяет избежать многих болезней. Значит, он прав? Не будем торопиться с выводами: ведь в основу сравнения здесь положена полезность и долголетие. А что если взять другой критерий, например удовольствия? Любитель мяса может доказать вегетарианцу, что «кривая удовольствия» у него выше… Что же касается долголетия, то его оценка также зависит от предпочтения ценностей. Что предпочесть как главное – долголетие (и тогда логично принять вегетарианство) или насыщенность жизни (а мясная пища, как известно, повытает активность, силу, выносливость), которая, однако, вероятно, не будет столь долгой? Спор, который начался с невинных вкусов разных людей, привел нас в мир общих идей и ценностей. Причем мы взяли самого обычного, а не философски убежденного вегетарианца. Последний бы мог обосновать недопустимость употребления мяса в пищу общими альтруистическими соображениями – моральной недозволенностью убивать другие живые существа (здесь может отражаться целый образ жизни, миросозерцание человека, как, например, в ряде религиозных сект Индии). Этот запрет, таким образом, уже прямо связывал бы мир повседневной жизни личности с самыми общими идеями, идеалами, моральными принципами. Таким образом, даже личный вкус, не подлежащий конкретной моральной оценке, оказывается тысячами нитей связан с общими идеями и идеалами, являясь их побочным и опосредованным отдаленным звеном в той цепи ценностей, которая (осознанно или неосознанно) составляет становой хребет жизни личности. А что же тогда говорить о тех сегментах поведения человека, которые (и в личной жизни) подлежат прямой моральной оценке? Они тем более – но уже непосредственно – связаны с предпочтением (индивидуальным выбором) общих моральных ценностей, идей и идеалов. Личную жизнь человека нельзя, даже теоретически, оторвать от его общественной жизни (наделив первую добротой, а вторую жестокой идейностью) – это две стороны общей жизнедеятельности индивида, внутренне органически взаимосвязанные.

Идейность не достигается громкими, пусть самыми верными, лозунгами, простым повторением высоконравственных слов «честность», «коллективизм», «долг» и т. д. Стократное повторение этих слов не делает еще человека идейным. Вместе с тем, ни в чем так сильно не нуждаются сами основы нравственного бытия человека, как в объединяющей и закрепляющей их идее. Добро в общении – крайне важно, замечательно. Но одной только доброты мало, да и она без идеи может легко переродиться в зло – пусть групповое, не обязательно индивидуалистическое по началу, но зло. Нужна идея и идея всерьез. Идея как лейтмотив внутридуховной жизни человека. Причем идея не как фраза, заклинание, даже – как мечтание (хотя верно, что элемент мечтания, «должного» придает идее красоту и силу), а как установка на практическое действие. Доброта общения плюс надежность идеи – вот формула единения, солидарности. А значит – осмысленности бытия в условиях здорового самочувствия в своем непосредственном людском окружении.

Идейность, моральная принципиальность – основа выбора добра, которое также не метафизический абсолют, а исторически конкретно. Ибо в чем, как не в убежденности, идейной направленности, основа личностного предпочтения того или иного нравственного кодекса? Предпочтения добра злу? Наконец, морального выбора, совершаемого с ясным пониманием того, что такое добро и как его достичь? У антикоммунистических критиков получается, что ни в идее, ни в идеале, ни в принципах нравственная жизнь человека не находит опоры. Но эта позиция подрывает основу всякой нравственности (с таких позиций нельзя серьезно морально осуждать ни одного бесчеловечного поступка, если только он совершен на основании личностного, безыдейного морального выбора). По существу, «критики» не могут сказать, почему безнравственность безыдейная лучше, чем безнравственность, вырастающая на «идейных» основаниях. И не в иных ли координатах теории, не с помощью ли других – более конкретных – критериев решается тогда эта нравственная коллизия?

Мировоззренческие принципы, философские идеи, нормативные идеалы – все они, как правило, выражают общие основы и морали, и этики. Они в значительной мере определяют общее построение того или иного морального кодекса, той или иной этической системы; и уже поэтому их значение трудно переоценить. Два разных философских принципа, например «я мыслю» Декарта и «я хочу» Шопенгауэра, взятых за исходный пункт отношения человека к миру, дадут нам две разные системы этики, две разные модели построения нравственности.

Нравственное в жизни существует реально тогда, когда оно крепчайшими нитями связано с субъективным жизнеощущением человека, его убежденностью, а не только провозглашено в общественном мнении. Это несомненно. Сложность положения человека в мире и сложность положения добра в его душе – оба они связаны, просвечивают один через другой. Внутриличностное, активное моральное начало оказывается в непосредственной близости к самым жгучим коллизиям исторического хода событий. Нравственная убежденность, личные искания и социальное действие тесно между собой связаны; их сплав формирует не только моральный рассудок индивида, но и закрепляется во всем эмоционально-волевом строе его характера.

Иногда говорят: «Когда исчезает человек, остаются одни моральные правила». Это изречение верно по отношению к этике формально-авторитарной, но не гуманистической, марксистской. Последняя никогда не сводила мораль к набору жестких правил, стоящих вне и над субъектом, отвлеченных от условий его жизнедеятельности. Мораль ею рассматривалась как сокровенный, положительный стимул совершенствования человека, как общественное, человечески-гуманное начало, превратившееся в интимно-личный порыв, в необоримое устремление мысли и сердца. И именно поэтому марксистско-ленинская этика такое значение придает формированию нравственного идеала у личности. Идеал – та общая, собственно моральная идея и цель, которая внутренне организует весь нравственно-психологический мир личности, это, по словам В. И. Ленина, «нравственно высшее». Человек, нравственная жизнь которого освещена высоким идеалом, может многое вынести, перебороть, победить. Во внутриличиостной жизни он имеет такую опору, которая дает ему уверенность, надежду, служит источником энтузиазма и радости, придает смысл его жизнедеятельности, ощущение сопричастности воплощению исторической справедливости. Удары, от которых индивид иного нравственного склада падает, теряет свое человеческое достоинство, свое «Я» как ценность, не могут вывести из строя человека с идеалом. Идеал – тот компас личности, по которому она направляет свою жизнь в нелегкое плавание по океану ценностей. Крушение идеала, бывшего корневым компонентом духовного строя личности, оборачивается самыми печальными последствиями, нередко заканчивается крахом целой жизни, распадом личности. Замена одного корневого идеала на другой – процесс крайне болезненный, нравственно-психологически требующий перестройки всей структуры нравственного сознания человека, нередко он по плечу только натурам очень сильным, жизнелюбивым. Морально цельный человек не выносит сознательного предательства своих принципов. Если это предательство все же совершено, наступает разложение нравственного самосознания. Вслед за мучительными угрызениями совести, которые заполняют всю душу человека, наступает ощущение пустоты, утраты, которой нет возмещения или утешения. Чувство собственного достоинства гаснет, поколебленное предательством. Таковы последствия сознательного отказа от идеала, кризиса идейной убежденности личности.