Карл Маркс - Собрание сочинений, том 9

«Если лендлорд», — пишет «Times», — «намеренно наносит ущерб одному арендатору, то тем труднее ему будет найти другого; и поскольку все его занятие состоит в сдаче земли в аренду, он убедится, что ему становится все труднее сдавать ее».

В Ирландии дело обстоит как раз наоборот. Чем больший ущерб лендлорд наносит одному арендатору, тем легче он получает возможность угнетать другого. Арендатор, вступающий в пользование землей, служит орудием, которым наносится ущерб прежнему, выброшенному арендатору, а этот последний служит орудием порабощения нового. Что, по истечении известного времени, лендлорд, нанося ущерб своему арендатору, причинит ущерб самому себе и разорится сам, — это не только вероятно, это уже факт для Ирландии, факт, который, однако, является весьма сомнительным источником утешения для разоренного арендатора.

«Отношения между лендлордом и арендатором», — утверждает «Times», — «это отношения между двумя торговцами».

Это именно та petitio principii {недоказанная предпосылка. Ред.} , которая пронизывает всю передовицу «Times». Нуждающийся ирландский арендатор целиком зависит от земли, в то время как земля принадлежит английскому лорду. С таким же основанием можно было бы объявить отношением между двумя торговцами отношение между грабителем, извлекающим свой пистолет, и путешественником — свой кошелек.

«Но», — говорит «Times», — «в действительности отношения между ирландскими лендлордами и арендаторами скоро будут реформированы фактором более могущественным, чем законодательство. Земельная собственность быстро переходит в новые руки, и если эмиграция будет продолжаться в таких же масштабах, как в настоящее время, обработка земли в Ирландии также перейдет в другие руки».

Здесь, наконец, «Times» сказал правду. Британский парламент воздерживается от вмешательства в такой момент, когда старая, отжившая система доводит до окончательного разорения сразу обе стороны: как богача-лендлорда, так в бедняка-арендатора. Первого повергает удар молотка комиссии, ведающей заложенными имениями, второй изгоняется вынужденной эмиграцией. Это напоминает нам старую историю о марокканском султане. Какая бы тяжба ни велась двумя сторонами, он не знал иного, более «могущественного фактора» для разрешения спора между ними, чем казнь обеих сторон.

«Ничто не может привести к большему хаосу», — заканчивает «Times» свою статью об арендном праве, — «чем подобного рода коммунистическое распределение собственности. Единственным лицом, обладающим каким-либо правом на землю, является лендлорд».

Газета «Times», по-видимому, подобно Эпимениду, проспала всю первую половину настоящего столетия и никогда не слыхала о горячей полемике, которая в течение всего этого времени велась по поводу притязаний лендлордов; эта полемика происходила не среди сторонников социальной реформы и коммунистов, а среди экономистов — истинных представителей британской буржуазии. Рикардо, создатель современной политической экономии в Великобритании, не полемизировал против «права» лендлордов, поскольку он был вполне убежден, что их притязания основаны на факте, но не на праве, а политическая экономия вообще не занимается вопросами права. Рикардо атаковал монополию на землю более простым, но зато более научным и потому более опасным способом. Он доказывал, что частная собственность на землю, в отличие от соответствующих требований сельскохозяйственного рабочего и фермера-арендатора, является отношением совершенно излишним и несовместимым со всей системой современного производства; что земельная рента — экономическое выражение этих отношений — могла бы с большой выгодой быть присвоена государством; что, наконец, интересы лендлорда противоположны интересам всех других классов современного общества. Было бы утомительно перечислять все выводы, которые извлекла из этих предпосылок школа Рикардо против монополии на землю. Для моей цели будет достаточно процитировать трех новейших английских авторитетов в области политической экономии.

Лондонский «Economist», — главный редактор которого г-н Дж. Уилсон является не только оракулом фритредеров, но также и оракулом вигов, и не только представителем вигов, но и неизменным придатком казначейства в каждом вигском или коалиционном министерстве, — в различных статьях утверждал, что, точно говоря, не может существовать права, разрешающего какому-либо индивиду или нескольким индивидам требовать исключительной собственности на землю нации.

Г-н Ньюмен в своих «Лекциях по политической экономии», Лондон, 1851 г., написанных с откровенно признаваемой целью опровергнуть социализм, утверждает:

«ни один человек не имеет и не может иметь естественного права на землю, если только он лично ее не занимает. Его право касается лишь пользования землей, но не больше. Любое иное право представляет собой продукт искусственного закона» (или парламентских актов, как выразился бы «Times»)… «Если когда-нибудь земли не будет хватать для того, чтобы жить на ней, праву частных собственников удерживать ее в своих руках придет конец» [148].

В Ирландии дело обстоит именно так, и г-н Ньюмен недвусмысленно подтверждает обоснованность требований ирландских арендаторов, хотя его лекции и читались перед избранной аудиторией британской аристократии.

В заключение разрешите мне процитировать несколько выдержек из работы г-на Герберта Спенсера «Социальная статика», Лондон, 1851 г., также претендующей на полное опровержение коммунизма и признанной наиболее обстоятельным изложением фритредерских доктрин современной Англии.

«Никто не может пользоваться землей так, чтобы препятствовать остальным в пользовании ею подобным же образом. Справедливость, таким образом, не допускает собственности на землю, ибо тогда остальным приходилось бы жить на земле лишь с согласия собственников. Безземельные люди могли бы даже на основе права вообще быть изгнанными с земли… Никогда не могут быть обоснованными претензии считать существующие права на такого рода собственность законными. Если кто-нибудь и думает так, пусть обратится к хроникам. Первоначальные документы были написаны скорее мечом, чем пером. Не юристы, а солдаты были здесь нотариусами; удары служили ходячей монетой, идущей в уплату; для печатей кровь предпочитали воску. Могут ли иметь силу притязания, возникшие на таких основаниях? Едва ли. А если нет, что сказать тогда о правах всех последующих владельцев имений, приобретенных таким образом? Разве порождается продажей или передачей по наследству право там, где его прежде не существовало?.. Если один акт передачи не создает права, то могут ли это сделать многие акты?.. И согласно какой норме претензии, не имеющие силы, ежегодно получали эту силу?.. Право всего человечества на поверхность земного шара еще имеет силу, несмотря на все документы, обычаи и законы. Невозможно найти какой-либо способ, посредством которого земля может стать частной собственностью… Мы каждый день отрицаем лендлордизм нашим законодательством. Как могут быть проведены канал, железная дорога или тракт? Мы не проявляем щепетильности, чтобы захватить столько акров, сколько потребуется для этой цели. Мы не дожидаемся для этого чьего-либо согласия… Требуемая перемена была бы не чем иным, как переменой владельцев земли… Вместо того, чтобы быть собственностью отдельных лиц, земля принадлежала бы великой корпорации — обществу. Вместо того, чтобы брать в аренду свой участок у отдельного собственника, фермер арендовал бы его у нации. Вместо того, чтобы платить арендную плату агенту сэра Джона или его светлости, он платил бы ее агенту или субагенту общества. Управляющие имениями из частных служащих превратились бы в общественных чиновников, а система аренды в простое пользование землей… Доведенное до своей крайности притязание на исключительное обладание землей приводит к деспотизму землевладельцев» [149].