Карл Маркс - Собрание сочинений, том 6

Г-н Ренард считает, что в марте не было никакого переворота, а только добавился один новый фактор. Королевская власть остается королевской властью, но в виде «определяющего фактора» добавляется сословное (!) представительство, в котором народ будет иметь совещательный голос. В остальном все остается по-старому. (И действительно, это именно то, что нам октроировано в виде конституции с богом за короля и отечество и что должно быть подвергнуто пересмотру.) Депутат должен «представлять конституцию народа в его совокупности, т. е. народ вместе с государем, а не народ против государя». (Зачем же тогда, спрашивается, нужен еще государь, если депутаты и без того его «представляют»?) Исходя из этой новой теории государства, г-н Ренард заявляет палате еще следующее: палата никоим образом не существует «для того, чтобы мелочно торговаться с короной» — т. е. для соглашения с ней, — «чтобы спорить с ней о словах или даже, если хотите, о правах»; правительство и палата никоим образом не являются «адвокатами двух сторон, ведущих между собой тяжбу». Депутат, иначе понимающий свои полномочия, «ведет гражданскую войну в теории».

Г-н Ренард выражается достаточно ясно. В нечестивых конституционных государствах парламент управляет посредством своего комитета, министерства, а королю принадлежит только право изъявлять свое согласие и ставить свою подпись. Так было и у нас в дни испытаний, во времена Кампгаузена, Ганземана и Пфуля. Но в королевско-прусской конституционной монархии божьей милостью дело обстоит как раз наоборот: король управляет через своих министров, и горе палате, если она попробует отважиться на что-либо иное, кроме согласия с излияниями короля божьей милостью!

«Самым ярким доказательством того, что не существует никакого разрыва между короной и народом», — продолжает г-н Ренард, — «является нынешний момент, когда во всех провинциях с единодушным энтузиазмом обсуждается немецкий вопрос… Причина этого энтузиазма… в большинстве случаев — достоинство и величие нашего исконного королевского дома божьей милостью, рыцарственной и победоносной» (особенно в Шампани, под Йеной [286]и в день 18 марта 1848 г.) «династии Гогенцоллернов. (Оживление и возгласы: браво!)»

Об этом энтузиазме свидетельствует то обстоятельство, что 19 марта, в тот же самый день, когда г-н Ренард произнес эти слова, пять тысяч человек в Гюрценихе провозгласили: «Долой германского императора»; об этом энтузиазме свидетельствует то, что через несколько дней после этого во Франкфурте была отклонена кандидатура прусского короля в качестве наследственного императора, а также то жалкое большинство в 4 голоса, которое высказалось третьего дня во Франкфурте за наследственную императорскую власть вообще.

Нет, восклицает наконец Ренард, который, впрочем, совсем не похож на лису {Игра слов: Renard— фамилия, «renard» — «лиса». Ред.} : «никому не удастся уничтожить губительным ядом новую жизнь, зародившуюся в заживающей ране. и превратить образовавшуюся трещину» (значит, она все-таки существует!) «в непроходимую пропасть!»

Достопочтеннейший Ренард! Будем надеяться, что злоумышленникам никогда не удастся «уничтожить губительным ядом новую жизнь, зародившуюся в ране», которая была нанесена прошлой весной твоему кошельку, набитому золотом за счет феодальных привилегий, а «теперь заживает» благодаря вновь простертой над тобой милости божьей, и «превратить в непроходимую пропасть трещину, образовавшуюся» вследствие этого между твоими доходами и расходами!

На трибуну поднимается г-н Якоби. Хотя этот депутат выступает более решительно, чем Берг, и хотя его выводы сформулированы яснее и точнее, все же и он не может не дипломатничать. По мнению оратора, признание конституции в адресе неуместно ввиду того, что этого нельзя делать мимоходом, и несвоевременно, так как конституция еще не пересмотрена, окончательно не санкционирована и не подтверждена присягой. Как будто признание подобной конституции может вообще когда-нибудь быть уместным и своевременным!

Г-н Якоби также «не хочет возобновлять старый спор» относительно разгона согласительного собрания. Решение вопроса о том, был ли этот разгон спасительным актом или конечной целью какого-то дипломатического заговора, — решение этого вопроса он хочет «предоставить беспристрастной истории». «Беспристрастная история» отметит, что люди, так смело высказывавшиеся, когда они были в большинстве, выступают теперь, когда они оказались в меньшинстве, с покорностью провинившихся школьников.

«Что касается признания конституции народом, то я должен возразить на это, что наше собрание является единственным законным, единственным правомочным органом для подобного признания».

Нет, г-н Якоби, ваше собрание таким органом отнюдь не является. Ваше собрание — не что иное, как орган, созданный главным образом в результате правительственных махинаций, избранный на основе октроированного так называемого избирательного закона и в условиях пресловутой «самостоятельности» выборщиков [287]. Ваше собрание может, конечно, признать конституцию, но это будет только признанием октроированной конституции со стороны той же самой октроированной конституции. Народ не обратит на это никакого внимания, а «беспристрастная история» вскоре отметит только то, что эта так называемая конституция, независимо от ее признания — если бы даже дело дошло до этого признания, — была сметена ходом европейской революции и исчезла неведомо как.

Г-н Якоби знает это, вероятно, не хуже нас. Правые депутаты также знают, что Якоби это знает; к чему же тогда вся эта вздорная болтовня о почве законности, тем более, что берется под сомнение почва законности разогнанного собрания!

Г-н Шерер, адвокат и депутат от Дюссельдорфа и Эльберфельда, невероятно возмущен проектом адреса, предложенным Д'Эстером. Он считает, что за депутацией, которая вручит королю этот адрес, «должно последовать вооруженное восстание». Те люди, г-н Шерер, за действиями которых следует вооруженное восстание, разговаривают с королями совершенно иным языком!

Этот проект «бросает в страну факел». Но г-н Шерер уверен, что «факел не вызовет пожара, а лишь причинит вред тем, кто его несет».

Невозможно выразиться яснее. Г-н Шерер дает левым благожелательный совет взять проект обратно, в противном случае они в одно прекрасное утро окажутся под арестом, несмотря на депутатскую неприкосновенность. Весьма человеколюбивый совет, г-н Шерер!

Теперь на трибуну поднимается г-н Вальдек. Он нисколько не изменился; он — левый, но ни на йоту не левее, чем это допустимо при желании оставаться приемлемым. Г-н Вальдек начинает свое выступление выражением досады по поводу постоянного стремления правых возложить на него ответственность за злосчастный спор о ноябрьском государственном перевороте. Г-н Вальдек и «его партия» ведь «достаточно ясно высказались относительно того, что этот спор из-за принципов вообще не следовало поднимать». По его мнению, «собрание единодушно» (это очень плохо!) «в вопросе о том, как следует поступить с конституцией» — ее надо пересмотреть. Г-н Вальдек снова разъясняет, почему он считает спор из-за принципов излишним, и еще раз взывает к лучшим чувствам правых: «разве вы не можете на время оставить этот вопрос открытым… Ваши взгляды при этом совершенно не пострадают; пощадите же и взгляды других!»