Сергей Хоружий - Алексей Хомяков и его дело

Это учение Хомякова приходит как новое, более зрелое выражение тех же основ его опыта и менталитета, что прежде, на славянофильском этапе, выражались на языке понятий “жизни”, общины, самобытности и т.п. Становление нового этапа, нового языка шло органично, без катаклизмов. Переписка с Пальмером будила богословскую мысль, выводила религиозные темы на первый план; но она вовсе не была единственным фактором. Мысль Киреевского шла, в целом, по тем же путям, что мысль Хомякова, но она отличалась большею философской углубленностью и раньше, еще в тридцатые годы, прошла религиозный поворот; отчего тесное общенье с ней также толкало к новому этапу. В 1852 г., как в 1839-м, происходит обмен текстами: на появление программной статьи Киреевского Хомяков отвечает большой статьей, где мы видим, как мысль соратника сократически помогает развиться новой ведущей идее – идее иноприродности Церкви, в силу присутствия в ней Св. Духа, и государству, и обществу, и всякому мирскому, эмпирическому объединению людей. И наконец, в том же направлении явственно шла и внутренняя жизнь Хомякова. В поздний период, после кончины друзей и жены (в 1852 г. – смерть жены, смерть Н.В.Гоголя, в 1856 – И.В. и П.В.Киреевских), стихия молитвенная и церковная занимает все большее место в его существовании.

Опытный, жизненный исток хомяковской концепции соборности надо подчеркнуть сразу. Говоря о биографии философа, мы первым делом указывали, что его религиозность с детских лет была активною и церковною верой, в Церкви он был всегда, и всегда это пребывание им воспринималось как опыт со-жития, соучастия вместе с единоверцами – “братьями”, по постоянному его слову, – в общей жизни духовного и сакраментального Тела. Явно и очевидно, за этим восприятием жизни Церкви стоит та же бытийная интуиция, о которой мы много говорили: интуиция, выражавшаяся в понятии “жизни” и соединявшая в себе органицистские и персоналистские, личностные представления. Но на раннем этапе в выражении этой интуиции оставалось много несовершенного, недодуманного. Главным воплощением “жизни” были общество и община; но Церковь, согласно ее описанию в “Церковь одна”, также явно наделялась чертами “жизни”. Вставал принципиальный вопрос о взаимной природе, о различении Церкви и общества, но он в этом тексте не задавался; и подобным же образом оставались слиты, неразличаемы личность и организм.

На новом этапе слитые уровни и понятия начинают наконец разделяться. Именно тут оказывается в помощь Киреевский. Внимание Хомякова останавливают его слова: “Церковь всегда оставалась вне государства и его мирских отношений... как недосягаемый светлый идеал, к которому они должны стремиться и который не смешивался с их земными пружинами” [5] 3. 5 И.В.Киреевский. О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России. Цит.изд. Т.1. С.205. . Подхватывая эту мысль, он развивает ее, и так возникает отчетливая идея о том, что предносившийся всегда ему идеальный принцип бытия в своем совершенстве несет сверх-эмпирические черты, имеет сверх-эмпирическую природу – и потому он не может быть относим к обществу, но может и должен быть отнесен к Церкви. Но для такого принципа прежний термин “жизнь” оказывается неадекватным – и на его место встает “соборность”. Это тоже жизнь, однако уже – жизнь Церкви, Божественная, благодатная жизнь.

2.

По традиции, заложенной самим Хомяковым, изложение учения о соборности всегда начинают с раскрытия этого понятия. Мы не станем изменять этого порядка, однако на первое место поставим один вопрос, часто не получающий должной ясности. Какова связь между “соборным”, “соборностью” – и “собором”? Ответ, казалось бы, тривиален и лежит на поверхности: “соборный” есть попросту прилагательное от “собор”, т.е. свойственный, присущий собору. Однако по Хомякову, как мы увидим, церковный собор может и не обладать соборностью (понимаемой как свойство Церкви) – ergo, не быть “соборным”! А в языке Древней Церкви, греческом, третий атрибут Церкви, к которому относится учение Хомякова, (“едина, святая, соборная и апостольская Церковь”, согласно 9-му члену Символа), есть kaqolikÒj слово, вообще не имеющее связи с “собором” (sÚnodoj). Аналогично, два понятия не имеют терминологической связи и в латыни. Вопрос, на поверку, не тривиален, и с терминами следует разобраться.

Итак, понятие, которое Хомяков полагает в основу своего учения, есть третий атрибут Церкви в Символе веры, выражаемый в греческом тексте термином kaqolikÒj а в русском и церковно-славянском переводах – словом “соборный”. Помимо Символа, этот же термин входит в название новозаветных апостольских посланий (кроме Павловых), где также переведен по-русски и церковно-славянски как “соборный”. Современная текстология не подтвердила мнения Хомякова, считавшего, что указанный перевод идет от самих Мефодия и Кирилла, первоучителей славян (IX в.). В действительности, в ранний период термин передавали калькою, “кафолический”, и такую же передачу часто используют и поныне в богословских текстах, стремящихся к строгой точности; о. Сергий Булгаков замечает однаждыnote3.\0, что «русский перевод кафолический как соборный неточен» [6] 3. 6 О. Сергий Булгаков. Очерки учения о Церкви. I. // Путь (Париж), 1925, №1. С.57. О. Николай Афанасьев (1893-1966), другой авторитетный парижский богослов, относится к данному переводу и еще критичней: «Славянские церкви... заменили в символе веры термин «кафолическая церковь» выражением «соборная церковь». Если это есть перевод термина «кафолическая церковь», то он крайне неудачный, так как совершенно не выражает его содержания» (Прот. Н.Афанасьев. Кафолическая церковь // Православная мысль (Париж), 1957, № 11. С.17). В развитой им «евхаристической экклезиологии» Афанасьев полностью отказывается от употребления терминов «соборный» и «соборность» (используя исключительно «кафоличность»); но в то же время, его трактовка Третьего свойства Церкви как «внутреннего универсализма», согласно которому «целое равно части и часть не меньше целого» (ср. цит. соч., с.40), отнюдь не расходится с положениями богословия соборности, излагаемого нами далее в этой главе. Остается, однако, различие в отношении к переводу: в русле богословия соборности, перевод Третьего свойства термином «соборный» рассматривается, напротив, как достижение церковного сознания, свидетельствующее о его глубине и открывающее путь к плодотворным богословским продвижениям. . В своей истории, термин восходит к Аристотелю, у которого субстантивированное выражение tÕ kaq'Ólon (где kaq'Ðlon значит буквально “согласно, сообразно целому, всему”) означает то общее, что существует в частных, единичных явлениях, tÕ kaq'›kaston; или точней, два эти выражения обозначают два способа существования – соответственно, “по образу всеобщего” и “по образу единичного”, причем первое присутствует во втором как его основа и истина. В дальнейшем, kaqolikÒj, как и tÕ kaqÒlon, t¦ kaqÒlou и т.п., означали “общее, всеобщее, всеобъемлющее, универсальное...”. Переход термина в хрnote3\.\0истианский дискурс как всегда должен был нести переосмысление понятия, а с ним и трансформацию семантики термина. Однако на Западе семантико-смысловые перемены были очень невелики, сводясь, в основном, к точной регламентации значения. Здесь kaqolikÒj трактуется как “повсеместный, всемирный, всеохватный...”, и эта трактовка закреплена в так наз. “Каноне св. Викентия Лиринского” (V в.), устанавливающем троякий критерий кафоличности Церкви: quod ubique, quod semper, quod ab omnibus creditum est (во что веруют всюду, всегда и все). На Востоке же кафоличность понимали всегда иначе. Уже в древнейшем появлении этого атрибута Церкви, у св. Игнатия Богоносца (II в.): «Где Христос, там и кафолическая Церковь» [7] 3. 7 Св. Игнатий Антиохийский. Послание к Смирнянам, VIII,2 // Раннехристианские церковные писатели. М. 1990. С.102. , – термин явно имеет смысл не внешней распространенности, а некой внутренней подлинности, истинности; но этот иной смысл оставался подспуден, нераскрыт. Богословие Хомякова было едва ли не первым опытом такого раскрытия, и оно сильно опиралось на специфическую черту русского дискурса: тесное сближение кафоличности (третьего атрибута Церкви) и собора Церкви.