Деррида Жак - О почтовой открытке от Сократа до Фрейда и не только

Наверняка, попутно можно заметить, и это основное, на мой взгляд, назначение данной цитаты с виду чисто филологического свойства, то, как невысоко ставит Маркс «фантомов» и «привидений». А это наша проблема.

Если бы сейчас в По ту сторону …перевели слово abbauen как «деконструировать», то, может быть, и разглядели бы место необходимого сочленения между тем, что вводится туда в виде атетического стиля, и тем, что меня до сих пор интересовало под названием «деконструирование».

Воздав должное усердию, достойному лучшего применения, я возвращаюсь к двум «разнонаправленным» процессам. Фрейд видит отношение противопоставления ( Entgegensetzung )по крайней мере в доктрине Геринга между созидательным процессом ассимиляции и разрушительным процессом диссимиляции. Вот что установило бы границы перевода, если бы мы согласились считать, что деконструирование не ограничивается собственно противопоставлением, но и действует иначе (да и не действует вовсе, если под действием подразумевается противопоставление). Я оставляю этот вопрос для дозревания, он будет ждать нас в другом месте.

Итак, Фрейд спрашивает себя, должны ли мы распознавать в этих двух процессах «наши два вида влечений» — «влечение к жизни» и «влечение к смерти». Еще он добавляет: «Но существует нечто другое, в чем мы не можем не признаться самим себе…» Оказывается, есть нечто другое , что мы поддались бы искушению скрыть от себя, нечто другое, чего бы мы очень хотели избежать или же не признать. Что же это? «То, что мы сами, не заметив того, причалили в гавань философии Шопенгауэра, для которого смерть является « das eingetliche Resultat »[собственно результатом, собственно говоря, должным — это цитата] и в данной мере целью жизни, тогда как сексуальное влечение является инкорпорированием ( Verkörperung )желания жить»,

С новой строки: «Наберемся смелости сделать еще один шаг вперед ( einen Schritt weiter zu gehen )».

Идя по следу, мы изучим все перемещения, шаг за шагом и шаг без шага, которые ведут По ту сторону …по единственной дороге спекуляции. Такой дороги не существует до прокладывания пути атетического стиля, но он не прокладывается сам собой как методика гегелевской спекуляции; и сколько бы он ни занимался привидениями, у него не сходятся концы с концами, у него нет ни формы диалектического круга, ни формы, толкующей древние тексты.

Он, может быть, указывает на них, но у него нет с ними ничего общего. Он создает-разрушает себя согласно нескончаемому обходному пути ( Umweg ), который он «сам» описывает, пишет и переписывает заново.

Но что же в таком случае заставляет его применять такой шаг при письме?

Смерть, «собственно результат» и, следовательно, цель жизни, цель без цели, стратегия, не ставящая своей целью победу живого, — это не только высказывание Шопенгауэра. Это совпадает почти буквально с теми предложениями Ницше, которые мы пытались интерпретировать: о жизни как редкой разновидности неживого ( Gai Savoir ), «частном случае» и «средстве достижения нечто иного» ( Volonté de puissance ), тогда это нечто иное обязательно должно быть тесно связано со смертью; и, наконец, об отсутствии по большому счету чего-то наподобие инстинкта самосохранения. Портом приписки среди гаваней бессознательного на расстоянии этого общего места также мог бы оказаться Ницше. Это его, по-видимому, удалось избегнуть так же, как удалось избегнуть ему причитающегося; и именно от него надо бы осмелиться отмежеваться или откреститься. Эта сцена Ницше очень емко передана в Deuxième dissertation Генеалогии морали . Я отсылаю вас туда.

2. Выражение «вечное повторение того же самого» в кавычках появляется в третьей главе. Имя Ницше там не упоминается, но это неважно. Отрывок касается существования в психической жизни неудержимого стремления к воспроизведению: оно будто бы принимает форму повторения, больше не обращая внимания на принцип удовольствия, и даже будто бы обладает верховенством над ним. В неврозах судьбы это повторение принимает демонические черты. Призрак демона, даже дьявола постоянно витает в По ту сторону …Являя себя в определенном ритме, он заслуживает того, чтобы мы проанализировали эти явления и его поведение, что же побуждает его являться и задает этим явлениям определенный ритм. Сам ход текста дьявольский. Он делает вид, что шагает, не прекращает шагать, не продвигаясь вперед, постоянно намечает еще один шаг, не двигаясь с места. Хромой дьявол, как и все, что нарушает принцип удовольствия, никогда не позволяет уличить его в нарушении. Дьявол-то хромой, но освобожденный от любого долга тем, кто в данный момент называет себя « advocatus diaboli » влечения к смерти и делает вывод из цитаты, где в каждом слове просматривается Писание — и литература: «Писание гласит: хромота не грех», — говорит «поэт».

Лик дьявола проглядывает одновременно из По ту сторону …и со стороны Das Unheimliche .Я уже как-то описывал системные и родственные связи между этими двумя работами. Дьявол является, но не в форме воображаемого представления (воображаемого двойника) и не в человеческом обличье. Облик, принимаемый им, не поддается ни такому различению, ни такому противопоставлению. Все происходит и разворачивается так, как будто дьявол «в облике человека» является подменить своего двойника. Итак, дублер, дублирующий своего двойника, выходит из своего двойника в тот момент, когда тот является всего лишь его двойником, двойником его двойника, производящего эффект « unheimlich ».

Однако элементарное противопоставление, позволяющее установить разницу между оригиналом «собственной персоной» и его маской, его подобием, его двойником, эта простая противопоставляющая диссоциация, напротив, сняла бы беспокойство. Все способствует тому, чтобы его создать и обеспечить — и логика противопоставления, будучи диалектической или нет, начинает служить такому покою, чтобы расквитаться, если можно так сказать, с двойником.

Маленькая заметка к Письму к д'Аламберу приводит явление дьявола «в облике человека», если можно так сказать, и его появление под видом призрака его двойника на некой сцене, на сцене, где он всего-навсего, как представлялось по замыслу, фигурировал. Как актер или как персонаж, это было неясно. Итак, явление дьявола «собственной персоной», вдобавок к его персонажу; явление или предъявление «оригинала», вдобавок к его персонажу, разыгрываемому актером, полагающему, что он его заменяет, явление, нужно понимать в смысле видения, «самой вещи» в дополнение к своему «собственному» дополнению. Такое появление, без сомнения, расстраивает привычный ход представления. Но оно при этом не уменьшает эффекта двойника, напротив, оно его усиливает, удваивает без оригинала, в чем, наверное, и состоит дьявольщина, сама ее несостоятельность.