Бертран Рассел - Философия логического атомизма

Относительно убеждения необходимо рассмотреть три элемента: (1) содержание, в котором убеждены; (2) отношение содержания к своему «объективному корреляту» [ «objective»], т. е. к факту, который делает его истинным или ложным; (3) элемент, который является убеждением, как противоположный рассмотрению одного и того же содержания, или является затрагивающим содержание сомнением, желанием и т. д. Второй из этих вопросов я предлагаю отложить до следующего раздела; и сейчас, следовательно, мы не рассматриваем вопрос о том, что делает убеждение истинным или ложным, хотя важно помнить, что свойство быть истинным или ложным, это то, что особо характеризует убеждения. Другие два вопроса мы будем рассматривать в этом разделе. (1) Содержание убеждения. — Точка зрения, принятая на этот вопрос, до некоторой степени зависит от взгляда на то, что мы принимаем за «идеи» или «представления». Здесь мы имеем огромное множество теорий, на которых настаивают различные авторы. Многие представители аналитической психологии — Мейнонг, например, — различают в представлении три элемента, а именно, акт (или субъект), содержание и объект. Реалисты, типа д-ра Мура [38] Мур Джордж Эдвард (1873–1958) английский философ, друг и соратник Рассела. В противоположность неогегельянцам отстаивал реализм здравого смысла, считая опытное знание о существовании материальных предметов и других сознании абсолютно достоверным. Свой метод во многом основывал на анализе выражений обыденного языка. Один из основоположников лингвистической философии. и меня, имеют привычку отвергать содержание, хотя сохраняют акт и объект. С другой стороны, американские реалисты отвергают и акт, и содержание и сохраняют только объект; тогда как идеалисты, если и не на словах, то на деле, отвергают объект и сохраняют содержание. Существует ли какой-нибудь способ решения среди этого смешанного множества гипотез? Я должен признаться, что теории, разлагающие представление на акт и объект, более меня не удовлетворяют. Акт, или субъект, схематически удобен, но эмпирически не обнаруживаем. Он, по-видимому, служит той же самой цели, которую обслуживают точки пространства и моменты времени, числа, частицы и остальной аппарат математики. Все эти вещи должны быть сконструированы, а не постулированы; они не входят в состав мира, но представляют собой совокупности, которые удобно обозначить так, как если бы они были единичными предметами. То же самое, по-видимому, будет истинным и для субъекта, и я затрудняюсь обнаружить какой-либо действительный феномен, который можно было бы назвать «актом» и рассматривать как конституенту представления. Логические аналогии, которые привели меня к данному выводу, были усилены аргументами Джеймса и американских реалистов. Поэтому, мне кажется необходимым сконструировать теорию представления и убеждения, которая не использует «субъекта» или «акт» как конституенту представления. То, что такого предмета, как «субъект» нет, определено ничуть не в большей степени, чем то, что нет точек пространства или моментов времени. Такие предметы могут существовать, но у нас отсутствует причина предполагать, что они есть, а стало быть, наши теории должны избегать предположения о том, что они существуют или что они не существуют. Практический результат этого тот же самый, как если бы мы предположили, что они не существуют, но теоретическая установка отличается. Первый результат отбрасывания субъекта приводит к тому, что теория ментальных событий необходимо становится менее относительной. Например, точку зрения Бренгано [39] Брентано Франц (1838–1917) — австрийский философ. Разрабатывал концепцию душевной жизни, в которой отталкивался от интенциональной природы сознания, где выдвигал на первый план проблему кардинального различия психических и физических феноменов. , что ментальные феномены характеризуются «объективной референцией», нельзя принять в её очевидном смысле. В частности, ощущение нельзя более рассматривать как отношение субъекта к чувственно данному; соответственно различие между ощущением и чувственно данным утрачивается; становится невозможным рассматривать ощущение как познавательное в каком-либо смысле. Per contra [40] Per contra — с другой стороны (лат.). ощущение становится в равной степени частью предмета физики и психологии: оно одновременно является частью сознания человека, который «обладает» ощущением, и частью тела, которая «воспринимается» посредством ощущения [41] Предлагаемая теория тел развита в моей книге Our Knowledge of the External World. . Эта тема требует расширения, но не здесь, поскольку она не совсем соответствует нашей теперешней теме. Помимо ощущений «представления», как предмет наблюдения, по-видимому, составлены из образов. Образы, согласно только что сказанному, по своей собственной природе не должны рассматриваться как относительные; тем не менее, по крайней мере в случае образов памяти считается, что они указывают за себя, на нечто такое, что они «обозначают». Мы уже имели дело с значением образов, насколько было возможно, без введения убеждения; но ясно, когда мы вспоминаем посредством образов, последние сопровождаются убеждением, которое можно выразить (хотя и с недостаточной подробностью), говоря, что их считают копиями чего-то существующего ранее. И помимо памяти образы едва ли могут Приобретать значение. Таким образом, анализ убеждения даже существен для полного описания значения слов и образов — ибо значение слов, как мы обнаруживаем, зависит от значения образов, зависящих в свою очередь от памяти, которая сама является формой убеждения. Таким образом, до сих пор у нас было два типа ментального «состава», а именно, (а) ощущения, которые к тому же являются физическими, и (в) образы, которые являются чисто ментальными. Ощущения не «обозначают», но образы часто обозначают опосредованно через убеждение. Теория убеждения, которую я прежде защищал, а именно, что оно состоит во множественном отношении субъекта к объектам, конституирующим «объективный коррелят», т. е. факт, который делает убеждение истинным или ложным, становится невозможной в связи с отбрасыванием субъекта. Когда отбрасывается субъект, конституенты убеждения не могут быть одинаковыми с конституентами его «объективного коррелята». Последнее имеет как преимущества, так и недостатки. Недостатки вытекают из различия между содержанием и объективным коррелятом, что, по-видимому, делает последний сомнительным в том смысле, что мы не можем сказать, что нам «известен» объективный коррелят [42] Важная часть «познания» состоит в том факте, что посредством «представлений» мы можем действовать способом, соответствующим отсутствующему объекту и независящим от стимулов имеющегося ощущения. Я не развивал в данной статье такой порядок идей, но я не хочу преуменьшать его важность. . Преимущества производны от реабилитации содержания, что делает возможным допущение пропозиций в качестве действительно комплексных обстоятельств и избавление от затруднений, связанных с ответом на вопрос: В чём мы убеждены, когда убеждены ложно? Однако теория, которую я намерен отстаивать рекомендуется не этими преимуществами и отвергается не вследствие указанных недостатков; для признания она представляется на основании согласования с тем, что можно наблюдать эмпирически, и потому что она отвергает всё мифологическое или просто схематическое. Удобна она эпистемологически или же нет — это вопрос, не имеющий отношения к её истинности или ложности, и не его я предполагаю рассматривать далее. Являются ли ощущения и образы, в зависимости от ситуации, подходящим материалом, из которого составлены убеждения? Я думаю, да. Но этот вопрос должно задавать дважды: один раз в отношении содержания, т. е. того, в чём убеждены, а затем снова в отношении убеждения. Пока мы рассмотрим содержание. То, в чём убеждены, всегда должно быть разновидностью того, что мы выражаем с помощью пропозиции — эту точку зрения я собираюсь утверждать или отрицать. Может случиться так, что возможно быть убеждённым в одном простом образе. Однако для наших целей важны те убеждения, даже если они и не единственны, которые, если их передать эксплицитно словами, принимают форму пропозиции, т. е., что А есть В, что х находится в отношении R к у, что все люди смертны, что нечто похожее на это существовало ранее или любое другое такое предложение. Но психологическая классификация содержаний убеждений весьма отличается от логической классификации, и в данный момент нас занимают психологические вопросы. Психологически некоторые из имеющихся убеждений, по-видимому, относятся к воспоминаниям и ожиданиям. Вызывая в памяти некоторые недавние события, вы в чём-то убеждены. Приходя в знакомое место, вы можете ожидать, что многое найдёте, как обычно; вы в состоянии обладать образом того, как ваш гость приветствует вас, и можете быть убеждены, что это произойдёт. В таких случаях убеждение, вероятно, не облекается в слова, но если бы это было так, оно приняло бы форму пропозиции. Пока я буду определять «пропозицию» как содержание убеждения, за исключением того, когда, если это возможно, содержание является простым. Но поскольку мы ещё не определили «убеждение», это определение всё ещё нельзя рассматривать как вполне ценное. Содержание убеждения может состоять только из слов, но если это так, то это свёрнутый процесс. Первичный феномен убеждения заключается в вере в образы, для которого память, вероятно наиболее элементарный пример. Но, можно настаивать, убеждения памяти не состоят только из образов памяти вместе с чистым убеждением; ясно, что образы могут быть одинаковыми для памяти и ожидания, которые тем не менее являются различными убеждениями. Я склоняюсь к точке зрения, что различие в данном случае относится не к содержанию убеждения, но к убеждению; «убеждение», по-видимому, является родовым термином, охватывающим различные виды обстоятельств, два из которых память и ожидание. Если это так, различие оттенков [tense] в его психологически самой ранней форме является не частью того, в чём убеждены, но только способом убеждения в последнем; вкладывание оттенков в содержание есть результат позднейшей рефлексии. Соответственно мы можем продолжать рассматривать образы как задающие всё содержание того, в чём убеждены, когда последнее не выражено в словах. Я буду различать пропозицию, выраженную в словах, как «словесную пропозицию» [ «world-proposition»], и пропозицию, состоящую из образов, как «образную пропозицию» [ «image-proposition»]. Как общее правило, словесная пропозиция «обозначает» образную пропозицию; последнее относится к случаю с ложными пропозициями точно так же, как и к случаю с истинными, поскольку образные пропозиции так же способны ко лжи, как и словесные пропозиции [43] Существуют, однако, ограничения на параллелизм, обусловленные тем, что слова к тому же часто выражают то, что относится к природе убеждения, точно так же, как и то, что относится к содержанию. Мы как раз имели пример этому в случае оттенков; другой пример будет рассматриваться позднее в отношении отрицания. . Я не буду говорить о факте, который делает пропозицию истинной или ложной, как о её «значении», поскольку такое употребление привело бы к путанице в случае лжи. Я буду говорить об отношении пропозиции к факту, который делает ее истинной или ложной, как о её «объективном референте», или просто её «референте». Но это не будет занимать нас до следующего раздела. Соответствие словесных пропозиций и образных пропозиций, как правило, ни в коей мере не является точным или простым. Форма слов, если она не искусственно сконструирована, обычно выражает не только содержание пропозиции, но также и то, что может быть названо «пропозициональной установкой» — воспоминание, ожидание, желание и т. д. Эти установки не образуют часть пропозиции, т. е. содержание того, в чём убеждены, когда мы убеждены, или содержание желаемого, когда мы желаем. Проиллюстрируем содержание убеждения на примере. Предположим, я убеждён, но не в словах, что «будет дождь». Что происходит? (1) Образы, скажем, визуального явления дождя, ощущение сырости, стук дождевых капель, взаимосвязаны примерно так, как были бы взаимосвязаны ощущения, если бы был дождь, т. е. имеется комплексный факт, составленный из образов, обладающий структурой, аналогичной структуре объективного факта, который делал бы убеждение истинным. (2) Имеется ожидание, т. е. та форма убеждения, которая отсылает к будущему; вскоре мы это рассмотрим. (3) Имеется отношение между (1) и (2), позволяющее нам сказать, что (1) есть то, «что ожидается». Это отношение также требует исследования. Наиболее важная вещь относительно пропозиции заключается в том, что независимо, состоит ли она из образов или из слов, что бы ни случилось, она представляет собой действительный факт, имеющий определённую аналогию структуры — исследуемую далее — с фактом, делающим её истинной или ложной. Словесная пропозиция, если не вдаваться в тонкости, «обозначает» соответствующую образную пропозицию, и образная пропозиция имеет объективный референт, зависящий от значения составляющих её образов. (2) Убеждение. — Мы переходим теперь к вопросу о том, что же действительно конституирует убеждение, в противоположность вопросу о содержании убеждения. «Каждый, — говорит Уильям Джеймс, — знает разницу между воображением вещи и убеждением в её существовании, между предположением пропозиции и согласием с её истинностью… По своей внутренней природе убеждение, или чувство реальности, является разновидностью чувства наиболее родственного эмоциям, чем что-либо еще». В главном этот взгляд, по-видимому, неизбежен. Когда мы убеждены в пропозиции, мы обладаем определённым чувством, относящимся к содержанию пропозиции таким способом, который описывается как «убеждение в данной пропозиции». Но я думаю, что различные разнообразные чувства объединяются под одним словом «убеждение», и что нет какого-либо одного чувства, которое по преимуществу является убеждением.