Алексей Маслов - Тайный смысл и разгадка кодов Лао-цзы

Т еперь обратимся к самим описаниям встречи Лао-цзы и Конфуция, как они содержатся в источниках.

Самое известное описание встречи Конфуция и Лао-цзы встречается в «Исторических записках» Сыма Цяня в «Биографии Лао-цзы» и содержит множество примечательных подробностей, буквально разбросанных по тексту:

«Конфуций приехал в [царство] Чжоу, чтобы спросить у Лао-цзы о ритуале. Лао-цзы сказал: «Те, люди, о которых вы говорите, уже умерли, а кости их превратились в прах. Остались лишь их слова. Когда приходит время, благородный муж (цзюньцзы) садится на лошадь, в другое же время он покрывает себя и уходит.

Я слышал, что хороший торговец так глубоко запрятывает свои товары, что его лавка кажется пустой, а благородный муж, достигнув полноты Благодати, кажется глупцом. Избавься от своего заносчивого вида и многочисленных желаний, манерности и похотливых устремлений, — все это не имеет никакой пользы для тебя. Вот все, что я хотел сказать тебе».

Вернувшись, Конфуций рассказал своим ученикам: «Я знаю, что птица может летать, рыба может плавать, животное может бегать. [Для того, чтобы поймать] того, кто бегает, расставляют силки, на того, кто плавает, закидывают сети, а для того, кто летает, используют стрелу. Что же до дракона, то я не могу постичь, как он, оседлав ветер и облака, взмывает в небо. Сегодня я видел Лао-цзы — воистину он подобен дракону!»«В этом пассаже мы встречаем несколько примечательных особенностей. Прежде всего, Лао-цзы рассуждает о «благородном муже» (цзюнь-цзы) как о неком идеале человека, что обычно характерно именно для конфуцианцев, но не для даосов. В тексте «Дао дэ цзина» никаких упоминаний о «благородном муже» мы не встречаем, скорее наоборот, характер некоторых параграфов показывает негативное отношение составителя трактата к конфуцианскому идеалу мудрости.

Здесь же парадоксальным образом Лао-цзы не только проповедует идеал «цзюньцзы», но и придаёт ему вполне даосский характер «сокрытой мудрости, что кажется глупостью». Более того, по сути, Лао-цзы обвиняет своего собеседника в заносчивости, многочисленных желаниях и даже похотливых устремлениях (инь чжи). Он выступает как строгий ментор и дидактик — перед нами живой образ трепетного хранителя традиций.

«Исторические записки» содержат и другую версию той же самой встречи, на этот раз описание встречается в разделе «Жизнеописание Конфуция»:

«Когда он [Конфуций] собрался уходить, Лао-цзы проводил его и сказал: «Я слышал, что богатый и знатный человек делает другим подношения деньгами, в то время как человеколюбивый делает подношения словами. Увы, я не являюсь ни богатым, ни знатным человеком, лишь осмелюсь полагать, что я человек человеколюбивый. Поэтому я тебя провожу следующими словами: умные и глубокомудрые люди быстро умирают. Образованный рискует своей жизнью за зло других. Человек, который стал мудрецом (цзы), уже не принадлежит самому себе. Человек, который стал чиновником, также больше не принадлежит самому себе».

Здесь Лао-цзы выступает как «вполне конфуцианец», его проповедь «человеколюбивого человека» (жэнь жэнь) целиком соответствует идеалам конфуцианской морали о необходимости обладания «жэнь» — «гуманности» или «человеколюбия». Именно «жэнь» и обнажает, следуя конфуцианству, человеческое в человеке, отличает «благородного мужа» от «маленького человека» (сяо жэнь). Лао-цзы целиком оправдывает стремление к чиновничьей должности, поскольку чиновник «не принадлежит самому себе», и Лао-цзы в этом плане уподобляет его мудрецу. Достаточно сравнить этот отрывок с § 49 «Дао дэ цзи-на», чтобы увидеть всю смысловую схожесть этих двух пассажей: «Мудрец не имеет постоянного сердца. Его сердце — это сердце людей». Несмотря на разницу в содержании речей Лао-цзы в двух отрывках «Исторических записок», суть их близка: Лао-цзы выступает как наставник в ритуалах и проповедник знания древних.

Но о чем же спрашивал Конфуций у Лао-цзы? Кажется, большинство текстов по этому поводу высказываются одинаково — он «вопрошал о ритуале» (вэнь ли). Однако сама трактовка этого выражения может оказаться весьма многозначной, в частности, это можно понять как вопрос о глубинной сути понятия «ритуал» (ли) вообще или лишь о формальной стороне ритуалов, об исполнении церемониалов.

Из отрывка, приведенного в «Жизнеописании Лао-цзы», следует, что Конфуций, вероятно, процитировал сначала Лао-цзы какие-то пассажи из древних мудрецов, которые не вошли в текст «Исторических записок». Не случайно Лао-цзы начинает свой ответ со слов: «Те люди, о которых Вы говорите, давно умерли». Сама фраза Конфуция, а следовательно, и суть его вопроса, в тексте опущены. Мы можем попытаться реконструировать его фразу или хотя бы тот смысл, который вкладывал в вопрос Конфуция Сыма Цянь. Скорее всего, вначале Конфуций должен был процитировать наставления древних правителей Чжоу-гуна, Вэнь-вана и других, которых он высоко ценил за их «окультуривающую» роль. Возможно также, что Конфуций апеллировал и к «Ши цзину» («Канону поэзии»), который нередко упоминал в своих наставлениях. Именно такой строй речи обычно соответствует высказываниям Конфуция в «Лунь юе».

Таким образом, его вопрос сводился к просьбе разъяснить, что подразумевали древние под ритуалом и воспитанием человека.

Помимо известного отрывка о беседе Конфуция и Лао-цзы, приведенного у Сыма Цяня, и его различных вариаций, встречаются и другие, не менее примечательные описания встречи двух мудрецов. В частности, существует несколько произведений конфуцианского толка, которые продолжают тему встречи Конфуция и Лао-цзы. В трактате «Ли цзи» («Записи о ритуалах») в разделе «Цзэн-цзы вэнь» («Вопросы Цзэн— цзы») приводится любопытный рассказ, приписываемый самому Конфуцию. «Конфуций сказал: «Однажды я следовал за Лао Данем на похороны в Сяндань. Когда мы достигли Хэна, то случилось солнечное затмение, и Лао Дань заметил: «Цю! (имя Конфуция — А.М.). Останови погребальную повозку справа от дороги. И останови слезы, дабы следовать изменениям».

Здесь Лао-цзы выступает как наставник погребальных ритуалов и тех мистических знаков, которые связаны с ними. Погребальный обряд особенно высоко ценился в конфуцианстве, поскольку подводил черту жизнью человека и являлся его последним, высшим ритуалом. Последователи учения о Дао во времена Конфуция и Лао-цзы не придавали особого значения погребальном ритуалам и скорее больше разбирались в колдовстве и шаманстве, нежели в церемониалах. Но в «Ли цзи» описывается четыре случая бесед, в которых Лао-цзы наставляет Конфуция именно в погребальных ритуалах, суть которых сводится к тому, что похороны человека во время затмения могут стать проявлением неуважения к усопшему. Исходя из текста «Дао дэ цзина», можно заключить, что Лао-цзы не только знал, но и высоко ценил погребальные ритуалы, и поэтому его обращение к Конфуцию, описанное в вышеприведенном отрывке из «Ли цзи» представляется вполне вероятным. В § 31 «Дао дэ цзина» мы читаем: «Даже когда достигнута победа в сражении, должно найтись место и погребальным обрядам».