Лао-цзы - Дао дэ цзин

Ван Би комментирует: «Кто живет для себя, тот всем враг, а к тому, кто не живет для себя, придут другие. Тот, кто не имеет ничего своего, ничего не делает для себя, а потому оказывается впереди и себя сохраняет».

В даосской традиции со времен Хэшан-гуна тема этой главы определяется как «сокрытие света». Хуан Чжэньжэнь разъясняет ее смысл в следующих словах: «Премудрый человек руководствуется Небом и сообразуется с Землей, не гонится за выгодой, а превыше всего ставит Великий Путь, очищает поле сердца, пестует семена жизни, открыт всему миру и претворяет Великую Общность, возвращается к подлинности первозданного Хаоса. У того, кто постигнет тайну чистого покоя, подлинный облик будет крепок, как горы и реки. Но разве можно взрастить подлинность внутри себя, не отрешившись от всех внешних соблазнов?».

1. Слово «благо» ( шань ) неоднократно повторяется ниже и в большинстве случаев употреблено в функции глагола или наречия. Это обстоятельство отражено в переводе. Согласно Хэшан-гуну, здесь и ниже речь идет о «человеке высшего блага» (аналогичным образом Хэшан-гун толкует сходную фразу в гл. XVII). Толкованию Хэшан-гуна следуют некоторые переводчики. Соответственно, строки 5 – 11 начинаются со слов: «Он любит…»

2. Конец 2-й строки в мавандуйском тексте А записан иначе: «но пребывает в покое». Ряд китайских исследователей принимает этот вариант, полагая, что после того как знак «покой» был заменен на знак «соперничать» ( чжэн ), фигурирующий в тексте В, слово «пребывает» тоже было изменено на отрицание «не». Р. Хенрикс оспаривает это мнение, ссылаясь на то, что в том же тексте В термины «покой» и «соперничество» четко различаются между собой. Как бы то ни было, слово «соперничество» кажется в данном контексте более осмысленным, и почти все современные публикаторы «Дао дэ цзина» следуют традиционной версии.

3. Знак цзи («быть вблизи») является в древнекитайской литературе специфически даосским понятием, обозначающим «жизнь в Дао» и вместе с тем – слияние с изначальным «импульсом» жизни (см.: Чжуан-цзы. Перевод В. В. Малявина. М., 2002. С. 65). Ван Би поясняет: «Путь есть отсутствие, а вода есть нечто наличествующее, поэтому и говорится, что только “находится близко”». Мы имеем дело с обозначением Пути как абсолютной сообщительности, или «совместности» сущего.

4. В 3-й строке слово «собирается» (букв. «пребывает», «находится») в разных списках выражается сходными по смыслу знаками цзюй или чу .

5. Запечатленное в 6-й строке представление о том, что подлинной стихией «сердца» является «глубина», в своем роде традиционно для древней китайской литературы и зафиксировано уже в «Книге Песен». Пояснение Дэцина: «Сердце, погруженное в покой и безмолвие, не ведает блужданий».

6. В 7-й строке имеются существенные разночтения. В мавандуйском тексте А значится «в общении благотворно доверие», а фраза о речи вовсе отсутствует. В тексте Б сказано: «в общении благотворно (быть подобным) Небу». В традиционных же списках значатся либо «человек», либо «человечность» (этот иероглиф являет собой сочетание знаков «человек» и «два»). За исключением первого случая, который кажется результатом ошибки переписчика, все указанные варианты в принципе приемлемы. Я следую варианту, принимаемому большинством публикаторов, имея в виду, что термин «человечность» не имеет здесь специфически конфуцианского смысла и выражает общепринятое понятие «доброты».

7. Разъяснение Хэшан-гуна к 8-й строке гласит: «Вода вбирает в себя отражения и высвечивает формы, не меняя своих свойств». Данная фраза близка по смыслу начальному высказыванию в главе XV.

8. В 9-й строке китайские комментаторы толкуют понятие «порядка» как «выпрямление» (что, вообще говоря, является традиционным для Китая способом истолкования понятия политики). В списке Ван Би так и сказано: «В выправлении благотворен порядок».

9. К 11-й строке Хэшан-гун помещает следующее пояснение: «Нужно уметь быть то квадратным, то круглым, быть кривым или прямым сообразно формам».

10. По мнению Ма Сюйлуня, знак «изъян» следует читать как сходный с ним по начертанию знак «преступление».

11. В этой главе рифмуются строки 6 – 8, а также 9 – 11.

Воистину побеждает тот, кто умеет уступать. Уподобление Великого Пути и его премудрости воде – один из самых примечательных мотивов «Дао дэ цзина», ведь вода не имеет собственной формы, бесконечно уступчива и подвижна без усилий, но является началом всего и способна беспредельно разливаться. Вода – отличная иллюстрация силы, обретаемой в видимом бессилии. В традиции «Книги Перемен» вода считается «природой изменчивости» (так озаглавлена данная глава у Хэшан-гуна). Согласно традиционной формуле, она порождается «Небесным единством» и в соединении с Огнем творит все метаморфозы. В погребении из Годяня вместе с фрагментами книги Лао-цзы был обнаружен неизвестный ранее текст, разъясняющий роль Воды в творении мира. Там говорится: «Великое Единство породило Воду, Вода возвратилась и подкрепила Великое Единство: так создалось Небо. Небо возвратилось и подкрепило Великое Единство: так создалась Земля. Небо и Земля…: [27] В тексте не поддаются прочтению три знака. Возможно, здесь сказано: «подкрепили друг друга». так создались божества. Божества подкрепили друг друга: так создались силы Инь и Ян. Силы Инь и Ян подкрепили друг друга: так создались четыре времени года. Четыре времени года подкрепили друг друга: так создались холод и жара. Холод и жара подкрепили друг друга: так создались влажность и сухость. Влажность и сухость подкрепили друг друга: так создался годовой круг».

Но водный поток течет далеко. Как говорили в Китае, «вода навевает думы об отдаленном…» Размышление о воде помогает постичь реальность, которая пребывает за пределами ощущаемого и мыслимого. Главная ценность дома для живущих в нем – не броский фасад, а прочное основание, незримая толща земли под ним. Речь ценна не красотой слога, а доверием, которое внушает произносящий ее. Поистине, всякая вещь в мире обретает свое подлинное обоснование не в том, чем она является сама по себе. Подобная «метафизика» служит у Лао-цзы оправданию жизни «как она есть», во всем ее обыденном величии . Лао-цзы – отнюдь не нигилист, а едва ли не самый убежденный в истории человечества философ повседневности.