Жан Грав - Будущее общество

Мы не знаем, какая будет форма организации производительных и потребительных групп, ибо таковые сами должны быть судьями в том, что их удовлетворяет, и однообразный способ действия не может удовлетворить всех; но мы можем очень хорошо сказать, как поступили бы мы лично, если мы были бы в обществе, в котором все индивидуумы имели бы возможность действовать свободно.

Точно также нам нужно исследовать, как общество смогло бы эволюционировать без покровительственной власти, без пресловутых „статистических комиссий”, которыми коллективизм хотел бы нас наградить взамен упраздненных правительств; как и почему можно было бы уничтожить употребление денежных знаков, которые экономисты считают необходимыми для жизни всякого общества, и почему было бы вредно заменить их „бонами труда”, также изобретенными коллективизмом, и обещающими восстановить под другим названием все устройство современного общества, якобы разрушаемого коллективистами.

Необходимо иметь представление обо всем этом, потому что не в натуре людей итти, не зная куда. Затем, как мы уже сказали, путеводная цель должна диктовать нам наше поведение в жизни и наш образ действий в пропаганде наших идей.

Коллективный идеал должен образоваться из тех концепций и тех частиц идеала, которые будут внесены каждым членом общества в отдельности. Из хаотической суммы индивидуальных мнений выльется общая синтеза, которая в день, когда настанет время ее осуществления, проявится рядом со всеми стремлениями всех отдельных личностей.

Известно, что господа экономисты имеют претензию опираться на науку, чтобы подкрепить свои буржуазные теории и оправдать эксплуатацию масс меньшинством. Они стараются, самым трогательным образом, доказать рабочим, что если их эксплуатируют, если они несчастны и страдают от голода, то это происходит, по крайней мере, совершенно „научным путем”, и следовательно им нечего более требовать.

„Вас грабят! восклицают они, эксплуатируют, лишают всех радостей жизни, но во имя науки, которая вам отказывает в этих радостях, вы должны покориться её предписаниям, ибо вы подчинены „неизбежным законам”, против которых нельзя восставать. — Все, что мы можем сделать, чтобы быть вам приятными, это об'яснить их механизм, доказать вам, что невозможно избежать их”.

Конечно, не в таких, буквально, выражениях говорят эти господа, не любящие в аристократическом презрении к „низменной черни” обращаться к ней прямо. Они довольствуются обыкновенно уверениями по адресу капиталистов, что рабочие предназначены и рождены специально для того, чтобы создавать прибыль на их капиталы, и капиталистам нечего обращать внимания на докучливые и несвоевременные требования этих никогда не удовлетворенных завистников; но если форма не точная, то, по крайней мере, таков смысл подлинного признания господ экономистов, лишенный цветов риторики.

Доказав аргументами, более или менее специальными, подкрепленными греческими и латинскими цитатами и алгебраическими формулами, что рабочий должен довольствоваться картофелью и спать в конурах, они выпрямляются с напыщенным видом и говорят нам: „Так утверждает наука! Так предписывает природа! Мы только регистрируем их законы”. Однако таким скептикам, как мы, их способ обращаться с наукой кажется очень спорным, и мы протестуем. При таком обращении с научными данными астрология, хиромантия и гадание на картах могли бы потребовать признания их наукой наравне с другими отраслями человеческих знаний. Великий маг Пеладан мог бы также требовать введение преподавания магии в курс точных наук в университете.

Эти господа поступают следующим образом: берут три или четыре факта, являющихся следствием современной социальной организации, об'являют эти факты „естественными законами”, то есть, фактами, проистекающими из естественных законов природы, или вытекающими из самой натуры человека.

Такие факты являются только следствиями уродливой социальной организации, от которой мы страдаем; они же считают их причинами, и тогда им не трудно доказать, что, будучи уничтоженными, эти факты не замедлили бы возродиться; об истинных же причинах они умалчивают.

Затем, признав существование такой неизбежности, хотя она ими не доказана, они всю свою систему заставляют вращаться вокруг каких-то, ими самими созданных, „естественных законов”. Если не оспаривать фактов, на которых они основывают свои рассуждения, и принять их предпосылки, то их выводы покажутся совершенно логичными; но если разобраться в их псевдо-естественных законах, то скоро можно заметить, что отправный пункт их рассуждений ложен, что, то что они хотят заставить нас принять за неизбежные законы, только следствие уродливого, плохо уравновешенного социального строя, основанного на нарушении истинных „естественных законов”. Тогда рушится все их сплетение лжи, и обнаружатся их невежество, тщеславность и недобросовестность. Мы увидим, что то же произошло и с „ценностью”, сделанною ими той осью, вокруг которой вращаются все их общественные отношения, их торговля, их обмен.

„Производство ценности”, говорят они, „есть первое естественное явление, которое мы встречаем при вступлении в область политической экономии” [2] Естественные законы политической экономии. Ж. де Молинари, стр. 1. . Но спросите их, что такое ценность! Что это за зверь?

„Производить ценность, говорят они, это значить вырабатывать предметы, которые можно обменивать на другие”.

Вы им замечаете, что это об'ясняет вам, как „вырабатывается” ценность, но не дает никакого понятия о самой ценности. Тогда они продолжают, „что так как предметы, которые можно обменивать, вместе с тем являются потребительными, то они приобретают ценность, смотря по большему или меньшему изобилию их. Чем реже они встречаются, тем большую ценность они имеют: чем их больше, тем менее они ценятся”, — Да, но .. — „Подождите... Сохранение этих предметов, их производство требуют некоторого времени, не правда ли, чтобы сделать их пригодными для потребления покупателей? Вот, это время, необходимое для их производства, составляет еще часть ценности, которую они в себе воплощают! Прибавьте к этому проценты с покупной стоимости, риск, понесенный капиталистом, затратившим вперед свои средства, его накладные расходы, и вы будете иметь окончательную ценность, образованную из всех ценностей истраченных на приведение продукта в состояние, в котором он может быть обменен или потреблен”.

Это нисколько не об'ясняет нам, почему какой-либо предмет превратился в ценность, почему труд есть ценность, но перед нагромождением стольких „ценностей”, мы вынуждены принять определение таким, каким оно есть, и продолжать наше исследование.