Петр Савицкий - Континент Евразия

В психологии хозяйствующих субъектов, которых описывает В. Ратенау в приводимых А. М. Мелких отрывках, есть элементы "хозяйского ценения". Но В. Ратенау делает то, чего остерегается автор "Хозяина и хозяйства", – считать "хозяйское ценение" принадлежностью "какой-либо определенной группы людей"; В. Ратенау изображает "хозяйское ценение" как принадлежность "крупных деловых людей". Нам же кажется правильным признать, в противовес этому, что существуют деловые люди, "крупные" по своему действительному влиянию и мощи, которые суть не "хозяева", но "барышники".

В противоположность же тому, что говорит А. М. Мелких, "спекулянты" и в бытовом, и в философско-экономическом смысле этого слова должны быть "приняты в соображение" при построении учения о хозяйстве. Скрываться в этом случае за спиной "солидного" торговца или предпринимателя, который "никогда не станет вкладывать свои средства в операцию, хотя бы сулящую большие барыши, но носящую кратковременный характер", было бы равнозначно бегству от действительности, во всей ее полноте, или оптимистическому искажению действительности. Явление "спекуляции" заслуживает внимания теоретика. Оно есть относительно наиболее чистое выражение "экономического принципа" – в том виде, в каком он выдвинут "классической школой" и на котором, из соображений методологических, настаиваем и мы. И если "экономический человек" не всегда есть спекулянт "в бытовом смысле", то его основная функция как "экономического человека" есть все же "спекуляция" – в смысле соотнесения сопряжения наименьшей затраты с наибольшей выручкой…

Но если нужно избегать всякого оттенка оптимистического искажения действительности, то не нужно также сгущать краски. А. М. Мелких неправильно понял мою мысль, когда мне приписывает мнение, что "предприниматель" (как "экономический человек") "лишь в виде исключения может быть в то же время… "хозяином" (носителем "хозяйского ценения"). Как духовные сущности и логические категории "предприниматель" и "хозяин" раздельны, а в действительной жизни эти два качества не-редко сочетаются в одном лице; и, как сказано в статье "Хозяин и хозяйство" ("Евразийский временник"), "образ этот ("доброго хозяина"), чрез самые разнообразные технические условия хозяйства и различные формы "производственных отношений", идет… ко многим и многим "добрым хозяевам" современности – в сельском хозяйстве, промышленности и пр.". Возможность и факты соединения "предпринимателя" и "хозяина" в одном лице относятся также и к строю капиталистическому, несмотря на духовное обнищание этой эпохи, ибо хозяйная стихия есть изначально вложенная в человеческую природу. В научном смысле понятия "экономического человека" и "доброго хозяина" нужны для установления типологии хозяйствующих субъектов. И напрасно А. М. Мелких полагает, что задачи эти мы применяем исключительно к евразийской хозяйственно-экономической среде.

Мы очень хотели бы, что homo eurasicus, евразийский человек, был бы как можно чаще и как можно больше "хозяином" – воплотителем положительных начал хозяйства; но мы вовсе не притязаем, чтобы это качество было исключительным достоянием хозяйственно-экономических деятелей России-Евразии; среди тех "тысяч, миллионов, сотен миллионов примеров", о которых мы говорим, имеются, конечно, представители самых различных народов и разных исторических сред. Как духовная сущность и логическая категория понятие "хозяйского ценения" общеприложимо. Конкретное содержание этого ценения в различных случаях различно, но является общей схема: ценение хозяйства как такового, ценение (как самоцели) благосостояния работающих в хозяйстве людей. Скажем более: поскольку дело идет о хозяине-личности, хозяйные начала нигде, быть может, и никогда не были так стеснены, так слабо выражены, как в современной России. Моральная обстановка и жизненно-правовой уклад коммунистической России предельно враждебны идее и факту "доброго хозяина" в их применении к личности; экономический деятель советской России, каковы бы ни были его личные данные, есть, по преимуществу, "экономический человек", осуществитель голого "экономического принципа". Но вне хозяйных начал, примененных также и к личности, невозможна преуспевающая и устойчивая экономическая жизнь. И поэтому для русской хозяйственно-экономической мысли (которая, всячески нужно подчеркнуть, все еще не получила самостоятельного развития и нередко, на горе стране, талдычит бестворческие шаблоны) очередной задачей является утверждение, в той или иной форме, хозяйных начал как положительных начал хозяйства. Само собой разумеется, что этой постановке задачи не дает Россия-Евразия никакой "монополии" на эти начала. Тип "экономического человека" был установлен, по преимуществу, английской политической экономией. Это отнюдь не означало, что "экономический человек" есть какая-либо исключительная принадлежность Англии…

Перекладывая мысль А. М. Мелких на язык наших категорий, согласимся, что "… история нашего (русского) крупного предпринимательства, если ее изучать не по агитационной или псевдонаучной литературе, дает богатый материал для зарисовки типа предпринимателя", в деятельности которого сказываются "хозяйные начала". Мы идем далее. Одной из задач русской хозяйственно-экономической исследовательской работы мы считаем составление словаря русских хозяев, в котором были бы даны жизнеописания тех, кто своей работой обосновал "благосостояние хозяйства", полноту его "функционирования и развития" и довольство работающих в нем людей, – жизнеописания тех, в чьей деятельности сказывались начала "хозяйского ценения". Дело крупных "хозяев" – не меньшее дело, чем дело государственных людей, полководцев, художников и мыслителей. И дело это заслуживает монографических исследований и соответствующих сводок…

Полагаем, нас нельзя упрекнуть в недостаточно явственном ощущении творческого значения хозяина-личности. Однако по поводу того, что в порядке должного, в задачах насыщения хозяйственно-экономической жизни хозяйными началами, мы считаем необходимым сочетание в величинах, соразмерных друг другу, личного и общественного начал и не отрицаем "целей социализма и коммунизма, поскольку цели эти сводятся к поставлению наряду и над атомистическими некоторого общественного начала", А. М. Мелких замечает: "Это преображение коммунизма представляется такой уступкой ему, которая граничит с его признанием". С приведенными словами интересно сопоставить замечание другого критика (Г. Гурвич, газета "Дни", № 796): "г-н Савицкий допускает" в известных и реально возможных пределах воздействие "хозяина-общества". Однако все это пустые слова для отвода глаз. На деле оказывается, что… "прославленный хозяин все же есть частный собственник и предприниматель, и филологические упражнения г-на Савицкого относительно слова "хозяин" не простая словесность, а имеют вполне реальную и весьма односложную тенденцию". Так где же правда? К чему сводится хозяйнодержавие – к признанию коммунизма или к апологии частной собственности и "личного произвола" в хозяйстве (выражение того же г-на Гурвича)? В том-то и заключается дело, что хозяйнодержавие не сводимо ни к одной, ни к другой формуле – и есть нечто третье.