Петр Савицкий - Континент Евразия

Перед лицом жестокой голодной смерти, грозящей ныне миллионам русских людей, перед лицом долга, который накладывает на каждого эта страшная смертная угроза, суждения об экономическом составе и экономической природе России могут показаться видением. Да, этот долг существует, напряженный и явственный. Да, в обстановке происходящего эти суждения – подлинное видение. По есть видения, в которых – высшая реальность, и как раз таким видением почитаем мы хозяйственный образ России.

Не заботой хозяйственной и не одной "интенсификацией" спасется, если спасется, Россия. Через духовное просветление и через духовное горение пролегают пророческое пути. Но, поднимаясь к Духу, было бы грешно и безумно презирать Богом данную плоть…

В напряжении Духа, в преодолении, устранении бедствия родная страна – как женщина, готовая зачать и понести. Приникнув, свято любите родную земную плоть. Изумруд лугов на прибрежье Волхова! Желто-ярая, вся в колосьях, степь! В таинственных далях – горные великаны заповедных глубин материка, поднявшие к небу снежные короны, струящие к подошве водный поток… Водный поток разделите на арыки; и пусть благословением Божием цветет Божий сад, – там, где он цвел когда-то и где сейчас его нет. Плугом поднимите степи, дотоле не знавшие плуга. И пусть, в неслыханной шири, шумят и влекут, колыхаясь, ржаные и пшеничные моря…

(Почему скифы и гунны должны быть интересны для русского?)

История скифов и история гуннов подлежат включению в общую рамку истории кочевого мира. Скифо– и гунноведение – это главы (в числе других) в большем целом кочевниковедения. История скифов и история гуннов, если взять в совокупности, обнимают, в пределах исторически обозримых событий, более 12 столетий. История кочевого мира, в его целом, охватывает около трех тысячелетий: от появления скифов в VIII веке до Р. X. до настоящего времени. При этом мы не можем утверждать, что наш взор проникает до колыбели кочевого мира. Появлению скифов в причерноморских степях и в Передней Азии могли предшествовать долгие периоды развития в условиях кочевого быта [257]. В пределах наших наблюдений кочевую культуру можно назвать конно-железной [258]. Она связана с обузданием коня и с употреблением железа. Нынешнее состояние археологического материала позволяет, с большей или меньшей точностью, проследить появление кочевой культуры в двух отстоящих друг от друга на большом расстоянии областях Евразии: а именно в западноевразийских (т. е. приднепровских, причерноморских и приазовских) степях и затем на Алтае. В обоих районах археологический слой кочевой культуры перекрывает собой отложения оседлых или полуоседлых культур. Предшествующий слой в степях приднепровских (в особенности по нижнему Днепру и Бугу) – это культура металлоплавилен и торговых складов бронзового века [259]. Число найденных здесь за последние 70-80 лет металлоплавилен и торговых складов измеряется десятками. Такое развитие металлообрабатывающей промышленности (и связанной с нею торговой деятельности) должно указывать на оседлость. Тем более что памятники эти приурочены почти исключительно к берегам рек (и сплошь и рядом – к узлам водных путей, в которых в настоящее время расположены городские поселения края). Сопоставление с условиями более поздних эпох показывает, что на речную сеть опирается здесь именно оседлое население. Система путей, на которую опираются кочевники, есть система водоразделов [260]… Культура металлоплавилен и торговых складов бронзового века обычно приписывается киммерийцам. А слой наиболее ранней, появляющейся в этих местах кочевой культуры исследователи относят к скифам. К востоку и к северо-востоку от нижнего Днепра археологический слой, предшествующий скифскому, есть слой "древнейшей степной культуры", т. е. той, которая связана с погребениями т. наз. скорченных и окрашенных костяков [261]. На территории Харьковской и – в восточной части – Екатеринославской губ. (а также в более восточных районах) эта культура существует в рамках не только каменного и медного, но также бронзового века (на нижнем Днепре она не доживает до появления бронзы). Присутствие в могилах большого количества телячьих и бараньих костей определяет ее как культуру коровьих и овечьих пастухов. Отсутствие указаний на обуздание коня не позволяет мыслить ее как конно-кочевую культуру – в позднейшем смысле этого слова. Широкое развитие керамической промышленности (со средоточием в районах нынешних городов Изюма и Славянска); наличие промышленности медеплавильной (на водоразделе между Бахмуткой и средней Луганью; выплавка на каменном угле – приблизительно за три тысячи лет до возобновления добычи этого минерала!); связь погребений с городищами (Донская область) [262]– все это в некоторых случаях определенно указывает на оседлость. Также здесь скифский кочевой уклад сменил культуру, по меньшей мере полуоседлую. Аналогично обстоит дело и на Алтае, где памятники конно-кочевой культуры образуют группу более позднюю по сравнению с культурой бронзового века этих же мест [263]. Бронзовая культура отмечена здесь развитием металлургии я существованием земледелия, т. е. являлась культурой оседлого типа. Наиболее древние памятники кочевой культуры на Алтае можно относить к гуннскому кругу. И в западноевразийских степях, и на Алтае кочевой быт является, как нечто сложившееся, как нечто вторгающееся со стороны. Археологическое прошлое стран к востоку от западноевразийских степей и к югу от Алтая, в сколько-либо широких чертах, нам неизвестно. Между тем именно здесь нужно искать родину кочевого быта. Существенно отметить, что здесь же, восточнее долгот западноевразийских степей и южнее широт Алтая, кочевой быт оказался наиболее устойчивым. Именно здесь удерживается, в современности, кочевой уклад казаков (б. киргизов), киргизов (б. каракиргизов), ойратов (б. калмыков), монголов. В широких чертах родина кочевого быта территориально совпадает с его последним убежищем. В этом можно видеть указание, что кочевой быт со свойственными ему передвижениями скотовода, в зависимости от наличия травы и воды, наилучше соответствует и наиболее полно отвечает природным условиям именно этих мест – областей к востоку от долгот западноевразийских степей и к югу от широт Алтая. Это – область сухих степей, в южной своей части нередко обозначаемых названием "пустыня". Калмыцкую, южнокиргизскую, монгольскую травянистую пустыню нужно отличать от абсолютной пустыни, подобной, напр., некоторым участкам закаспийских пустынь, средней Гоби или пустыням бассейна Тарима [264]. В абсолютной пустыне скотовод не может держаться. Именно этим обстоятельством определяется, напр., характер геополитической истории восточно-гуннской державы (т.е. гуннского государства в восточноевразийских степях). Это как бы история перебросок через пустыню. Шаньюй (гуннский царь) держится в степях и горных хребтах около Китайской стены. Если же оттуда вытеснен, то должен уходить к северу от пустыни. Промежуточные положения не практикуемы [265].