Михаил Лифшиц - Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального)

' На полях запись МА — «Наивность времени». " См «теорию тождеств» МАЛифшица.

В самом деле, болит ли сердце от дурных мыслей, или дурные мысли от того, что болит сердце? С известной точки зрения — все едино, однако согласитесь, что одно дело — склероз сосудов, и совсем другое — плохие вести из внешнего мира. Уйти с работы, связанной с волнением и неприятностями, или принимать таблетки — все это с медицинской точки зрения различные оздоровительные меры в борьбе с возможным инфарктом. Однако химическое действие таблеток на стенки сосудов без дальних слов понятно, ибо здесь вещество действует на вещество, а как действуют на стенки сосудов мрачные мысли, вызываемые служебными неприятностями, — вопрос трудный. По слухам, даже закон сохранения энергии при этом бывает в опасности. Поставьте между мыслью и кровеносным сосудом адреналин, который с избытком вырабатывается нашим организмом при «стрессах», или другое еще более тонкое вещество — все равно нам не избежать вопроса о действии мысли на тело — со времен Декарта суть вопроса не изменилась, хотя прогресс научной терминологии бросается в глаза.

Действие дурных мыслей на сердечно — сосудистую систему есть действие реального содержания внешнего мира, представляемого нашим сознанием. В данном случае оно ведет к патологическим следствиям. Но не в этом дело, а в том, что при всех переда— 45

точных механизмах и сигаалах, в которых участвует такая же химия, как кордорон или сустак, действие испытанной несправедливости отличается от действия таблеток. Самый грубый человек часто бывает очень чувствителен к тому, что его обошли наградой или повышением в должности. При помощи химии можно заставить его забыть об этом, но была ли действительно совершена несправедливость, или это только плод его тупого воображения, объективная ситуация остается. Она — допускает верное восприятие, требует анализа по содержанию и смыслу. С этой точки зрения сознание нельзя считать автоматическим продуктом работы нашего естественного аппарата плюс введенная в него медицинская химия. Его не всегда можно считать и простым созданием общественных условий. Они ведь тоже могут быть либо автоматически действующей причиной определенной психологии, либо предметом анализа со стороны понимающего сознания. При всех переходах и слияниях это различие (иногда и противоречие) остается, хотя и в том и в другом случае «бытие определяет сознание».

Итак, существует ли в самом бытии нечто идеальное, отвечающее нашим лучшим, наиболее высоким понятиям и даже рождающее их, или «добро и зло — одни мечты», а за кулисами наших условных представлений действуют только нейроны и синапсы, да еще втайне от нас самих определяющие наше сознание формы «социально дифференцированного бытия»? Далее, возможно ли с точки зрения материализма то, что Маркс однажды назвал «свободным духовным производством» или «творчеством» (ибо немецкое слово «Produktion» значит то же самое, что «Erzeugung»), или это только иллюзия, наивность, обманчивые собственные переживания, словом — эпифеномен определенной организации телесных и общественных условий? Прежде чем пойти дальше, я хотел бы еще раз повторить, что перед Эвальдом Ильенковым стоял тот же вопрос, который вызвал острые разногласия в нашей общественной мысли тридцатых годов.

В одной из своих ранних статей Маркс писал: «Философия спрашивает: что есть истина? — а не: что считается истиной? Ее интересует то, что является истиной для всех, а не то, что является истиной только для некоторых; ее метафизические истины не знают границ политической географии; а где начинаются «границы» — это ее политическим истинам слишком хорошо известно, чтобы возможно было смешение иллюзорного горизонта частных миросозерцании и национальных воззрений с истинным горизонтом человеческого духа» [5].

Разумеется, когда Маркс писал эти слова, он не был еще материалистом, но вопрос заключается в том, должен ли человек, став материалистом в марксистском смысле этого слова, отречься от всеобщей истины ради «иллюзорного горизонта частных миросозерцании», ограничившись объяснением этих «миросозерцании» посредством нейродина — мического или социологического анализа, и должен ли он считать все идеальное лицемерием или наивностью, в которой бессознательно скрывается ограниченный базис, «субструктура»? Существуют различные буферные теоретические конструкции, придуманные для того, чтобы ослабить остроту этой проблемы, но ради краткости мы рассматривать их не будем. Своеобразие современного положения состоит именно в том, что сегодня только материализм может еще отстоять идеальную жизнь духа, существование всеобщей истины, в отличие от «частных миросозерцании». Большая заслуга Э.В. Ильенкова состоит в том, что от него не укрылось это значение материализма Маркса и Ленина.

Из всего сказанного с достаточной ясностью следует, что сознание, сведенное к определенной сумме условий, всегда конечной, вступает в проти— 48

воречие со своим собственным понятием. Семен Петрович думал, что внутре у человека то, чем он продовольствуется, и потому у сапожника внутре может быть подошва с лучиной. Но свое собственное сознание он не считал вполне зависимым производным от конторских книг и других условий своей жизни, а допускал, что оно является свободным отражением жизни, всеобще способным создавать верные теории. Взгляды Семена Петровича были очень наивны, но в любом случае, при самой научной формуле, выражающей условия бытия, сознание всегда остается сознанием, другими словами, оно остается за скобкой этой формулы. Так, сознание Петра, если верить школе Фрейда, зависит от воспоминаний детства, но мысль о том, что сознание Петра зависит от воспоминаний детства, не зависит от воспоминаний детства, а если зависит, то от других воспоминаний другого детства, которые, в свою очередь, могут быть предметом мысли, и так далее до бесконечности.

Это не значит, конечно, что сознание где — то выходит из — под власти бытия. Это значит только, что одна лишь зависимость мысли от мыслящего тела, включая сюда и «неорганическое тело человека», то есть общественные условия, не исчерпывает содержание вопроса. Материалистическая философия признает факт обусловленности человеческо— 49»

го сознания определенным кругом бытия, но она не останавливается на этом ограничении и допускает возможность развития духа, ограниченного только бесконечностью самого мира, неисчерпаемостью его. Другими словами, она допускает зависимость сознания от внешней реальности, которая отражается в нем. Так поступает, собственно, и всякая другая философия (поскольку она приписывает себе значение истины), так поступает она, даже не понимая своей непоследовательности и приписывая теории отражения незрелость мысли [6].