Эвальд Ильенков - Понимание абстрактного и конкретного в диалектике и формальной логике

Естественно, что так понимаемая конкретность не может быть выражена в мышлении с помощью одного единственного определения. В «мышлении (в понятии) конкретное может быть выражено только через сложную систему логически связанных определений, в виде единства многообразных определений, каждое из которых, само собой понятно, выражает лишь сторону, фрагмент, «кусочек» конкретного целого и в этом смысле абстрактно. Конкретность, иными словами, принадлежит не отдельному определению, а только определению в составе теории, в составе сложного синтеза абстрактных определений. Отдельное, вырванное из связи определение абстрактно в самом строгом и точном смысле слова, хотя бы оно и было связано с наглядно представляемой деталью или стороной конкретного целого. Строго говоря, вырванное из контекста определение утрачивает и качество теоретического (логического) определения, превращается в простое словесное наименование соответствующего чувственного образа, представления, становится словесной формой выражения представления, а вовсе не понятия, — если, конечно, не возводить в ранг понятия любое слово, имеющее какое-то общепринятое значение. И если исходить из того определения конкретного и абстрактного, которое принято (и совсем не случайно) в материалистической диалектике, то логическая характеристика понятий сплошь и рядом окажется как раз обратной по сравнению с той, которая получается с точки зрения определений, принятых в литературе по формальной логике Абстрактными придется называть все понятия, в определениях которых выражено лишь абстрактное тождество многих единичных «вещей», будь то «собака» или «храбрость», «книга» или «полезность». С другой стороны, то понятие, которое авторы руководств по формальной логике дружно заносят в разряд абстрактных — понятие стоимости, выступят характернейшим образцом конкретного понятия, так как в его определениях выражено не простое абстрактное тождество, а конкретно-всеобщее единство, закон, организующий товарное производство [25] О различии абстрактного и конкретного тождества см. статью Н. Карабанова и В. Лекторского в кн.: «Диалектика и логика. Законы мышления». Москва, 1862. . Точно так же неразумно было бы раз и навсегда объявлять абстрактным и такое понятие, как «храбрость»: если этика или психология развернут научное, материалистическое понимание предмета, именуемого этим словом, то определения понятия станут совершенно конкретными. Вообще конкретность понятия — это синоним его истинности, согласия его определений с конкретной определенностью предмета.

Ведь определить понятие — вовсе не значит раскрыть тот смысл, который вкладывают люди в соответствующий термин. Определить понятие — значит определить предмет. С точки зрения материализма это одно и то же. Поэтому единственно правильной дефиницией является только раскрытие существа дела.

Относительно смысла или значения термина всегда можно условиться, договориться; совсем по-иному дело обстоит с содержанием понятия. Хотя содержание понятия? всегда непосредственно раскрывается как «значение термина», это совсем не одно и то же.

Это крайне важный пункт, тесно связанный с проблемой конкретности понятия, как ее понимает материалистическая диалектика (диалектическая логика).

Неопозитивисты, для которых проблема определения понятия сводится к установлению значения термина в системе терминов, построенной по формальным правилам, вообще снимают вопрос о соответствии определений понятия его предмету, существующему вне и независимо от сознания, т. е. от определения. В итоге они получают абсолютно не разрешимую проблему так называемого «абстрактного предмета». Под этим названием здесь фигурирует значение такого термина, который нельзя отнести в качестве названия к единичной вещи, данной в непосредственно-чувственном опыте индивидуума. Заметим, что последний, т. е. чувственный образ единичной вещи в сознании индивидуума, здесь опять именуется «конкретным предметом», что вполне соответствует вековым традициям крайнего эмпиризма.

Поскольку же реальная наука сплошь состоит из такого рода определений, которые непосредственного эквивалента в чувственном опыте индивидуума не имеют (т. е. имеют в качестве своего значения некоторый «абстрактный предмет»), то вопрос об отношении абстрактного к конкретному превращается в вопрос об отношении общего термина к единичному образу в сознании. Как вопрос логики он тем самым тоже снимается, подменяется вопросом отчасти психологического, отчасти формально-лингвистического порядка. Но в этом плане вопрос о предметной истинности любого общего понятия и в самом деле разрешить невозможно, ибо сама постановка вопроса заранее исключает возможность ответа на него. Неопозитивистская «логика», замыкаясь в исследовании связи и перехода от одного понятия к другому понятию (на самом деле от термина к термину), заранее предполагает, что перехода от понятия к предмету вне сознания (т. е. вне определения и вне чувственного переживания) нет и быть не может. Переходя от термина к термину, эта логика нигде не может обнаружить моста от термина не к термину же, а от термина — к предмету, к «конкретности» в ее подлинном смысле, а не к единичной вещи, данной индивидууму в его непосредственном переживании.

Единственным мостом, по которому только и можно перейти от термина к предмету, от абстрактного к конкретному и обратно и установить прочную однозначную связь между тем и другим, является, как показали Маркс и Энгельс еще в «Немецкой идеологии», предметно-практическая деятельность, предметное бытие вещей и людей. Чисто теоретического акта здесь недостаточно.

«Для философов одна из наиболее трудных задач — спуститься из мира мысли в действительный мир. Язык есть непосредственная действительность мысли. Так же, как философы обособили мышление в самостоятельную силу, так должны были они обособить и язык в некое самостоятельное, особое царство. В этом тайна философского языка, в котором мысли, в форме слов, обладают своим собственным содержанием» [26] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2‑е изд., т. 3, с. 448. , — писал Маркс еще в 1845 г., почти за сто лет до новейших позитивистских открытий в области логики. В результате же такой операции «задача спуститься из мира мыслей в действительный мир превращается в задачу спуститься с высот языка к жизни» [27] Там же. и воспринимается философами подобного направления как задача, подлежащая опять-таки словесному решению, как задача изобретения особых, магических слов, которые, оставаясь словами, тем не менее есть что-то большее, чем только слова.