Эвальд Ильенков - Проблема абстрактного и конкретного в свете Капитала Маркса

Сила идейного воздействия «Капитала» — это прежде всего сила реализованной в нем логики. «Капитал» представляет особый и весьма актуальный интерес как один из тех немногих, буквально считанных, случаев в истории научной мысли, когда в ходе разработки «частной» теории была сознательно и систематически применена тщательно продуманная логическая концепция, предварительно сформулированная во всех ее решающих пунктах в общей форме, в общем виде. Поэтому логика «Капитала» (т. е. примененный тут метод мышления, метод развития научных определений) имеет универсальное значение. Речь идет не о том, чтобы путем анализа извлечь из текста «Капитала» некоторые логические и методологические рекомендации, — ибо в данном случае потребовалось бы еще специально доказать, что эти рекомендации имеют общее действие и применимы также и за рамками предмета политической экономии капитализма как таковой, а о выяснении взглядов Маркса на мышление вообще, на проблему понятия, и т. д. и т. п., — короче говоря, о реконструкции логических воззрений автора «Капитала». Эта задача не может быть решена путем одной лишь «логической интерпретации текста» главного произведения Маркса, ибо «Капитал» — это все же не логика, а политическая экономия капитализма, т. е. логика в ее особом, частном применении. Чтобы извлечь из текста «Капитала» выводы, имеющие непосредственно-всеобщее — логическое — значение, нужно и сам «Капитал» рассмотреть в более общей связи, в контексте всего развития Марксова миропонимания. Чтобы вообще разглядеть в тексте «Капитала» те пункты, в которых на частном материале (на материале экономических категорий) происходит решение общелогических (а не только конкретно-экономических) проблем, нужно прежде всего ясно и четко представлять себе самое существо этих логических проблем.

Если же мы просто переведем движение экономических категорий «Капитала» на философско-логический язык, то мы лишь придадим частному случаю логического движения, обусловленному спецификой данного материала, непосредственно-всеобщее значение и тем совершим грубую логическую ошибку.

Наоборот, «Капитал» и его логический анализ может дать очень многое для разработки общей теории логики в том случае и при том условии, если вопрос с самого начала будет поставлен в общей форме, — как вопрос о выяснении и реконструкции той общей теории мышления, которая была разработана Марксом (хотя и не была систематически изложена для печати) в основных своих чертах до работы над «Капиталом», и именно в ходе критически-материалистической переработки гегелевского учения о мышлении. Ибо всеобщие и основные положения своей логики Маркс разработал, решая вопрос, «который не имеет отношения к политической экономии как таковой. Какой метод научного исследования следует избрать?» [1] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 13, с. 495.

Понятия «конкретного» и «абстрактного» были разработаны Марксом как раз в контексте решения этого принципиального вопроса, в ходе конструктивной критики гегелевских представлений о мышлении, о роли мышления в человеческой жизнедеятельности, о специальной функции научно-теоретического мышления, о взаимоотношениях науки и общественно-человеческой практики и т. д., и т. п. — вплоть до таких «деталей», как вопрос об отношении научного понятия к стихийно формирующемуся представлению, к образу живого созерцания и к «языку». Не следует ни на миг забывать, что категории «конкретного» и «абстрактного», как и все остальные логические категории «Капитала», — это материалистически переработанные, материалистически переосмысленные категории гегелевской «Логики». Не зная «языка» немецкой классической философии, ни логики «Капитала», ни логики в понимании Маркса вообще понять верно нельзя. В истории толкований метода Маркса эта истина подтверждалась — увы — неоднократно. В частности, теми спорами, которые не раз возникали по поводу широко известного тезиса «о восхождении от абстрактного к конкретному». Известно, что Маркс расценивал этот способ развития научных понятий как «единственно возможный» и вследствие этого как «правильный в научном отношении» способ мысленной реконструкции действительности, как специфически свойственный теоретически мыслящей голове метод работы. Столь же известно, что в «Капитале» этот способ был применен Марксом вполне преднамеренно, систематически и последовательно для решения частной теоретической задачи, для развертывания системы понятий науки, и прежде всего экономической теории. Следовательно, читать «Капитал» глазами логика — значит рассматривать изложенную в нем теорию как одно из возможных применений общелогической концепции, — и ни в коем случае не как единственное основание для выяснения логических идей Маркса.

Вопрос о «применимости» или «неприменимости» способа восхождения от абстрактного к конкретному в других науках — это просто-напросто словесная перефразировка вопроса о том, прав или неправ был Маркс в своей критике немецкой классической философии и прежде всего — гегелевского учения о понятии, об отношении понятия к образу созерцания и представления, об отношении «мысли к объективности» и т. д. и т. п. Если эта критика была справедливой, а ее результаты оправданы последующим теоретическим развитием (в том числе «Капиталом», хотя и не только им), то способ восхождения от абстрактного к конкретному следует рассматривать как логическую форму развития понятий вообще, а вовсе не как искусственный «методологический прием», специально разработанный для частных нужд теории прибавочной стоимости.

Многие недоразумения, связанные с толкованиями способа восхождения от абстрактного к конкретному, возникали и возникают как раз на почве поверхностных представлений об отношении Маркса к Гегелю, о той огромной критической работе, которую Маркс проделал в отношении гегелевской логики, определений ее понятий. Полемизируя с Гегелем по существу дела, Маркс нигде и никогда не вступает с ним в пустые споры из-за слов, из-за чисто номинальных определений рабочих терминов. Напротив, он нередко пользовался его «языком» даже там, где формулировал свои — диаметрально-противоположные по существу — воззрения.

В силу этого читатель, незнакомый с тонкостями гегелевского языка, то и дело сталкивается у Маркса с неожиданными для себя оборотами речи, вдруг выворачивающими наизнанку «привычный» смысл «обычнейших» слов, не подозревая, что в этом «выворачивании» у Гегеля — а потому и у Маркса — находили свое выражение вовсе не терминологические капризы и произвол, а гораздо более серьезные вещи — реальная диалектика (т. е. превращение в свою собственную противоположность) тех явлений, о которых тут шла речь. В других случаях такой читатель просто подставляет в диалектические формулы Маркса «привычное» значение входящих в них терминов, заимствованное из ходячего словоупотребления, а на самом-то деле — из того архаического лексикона, которым пользовалась догегелевская логика. Естественно, что в таком случае эти формулы превращаются в тривиальные общие места, и логика Маркса начинает казаться просто-напросто реставрированной догегелевской логикой… Вся диалектика из них испаряется.