Эвальд Ильенков - Проблема абстрактного и конкретного в свете Капитала Маркса

Вполне предметно (как характеристику предметной, объективной реальности) понимает «абстрактное» и В.И. Ленин: «Природа и конкретна и абстрактна» [9] Ленин В.И. Полное собрание сочинений, т. 29, с. 490. . Это вовсе не означает, что природа и «чувственно воспринимаема» и «мыслима». Это означает, что в природе одинаково реальны и универсальное взаимодействие («единство») всех форм движения, и относительная «изолированность», «оторванность» ее отдельных звеньев друг от друга, благодаря которой они непосредственно не сливаются в неразличенное «одно и то же», и непрерывность всех ее многообразных превращений, переходов, и «дискретность», отграниченность друг от друга отдельных формообразований.

«Общее», разумеется, не есть автоматически «конкретное», как и каждое отдельное, единичное не есть «абстрактное». «Абстрактным» общее становится в том случае, если оно берется (как и «единичное») в его изолированности, оторванности, вне связи со своей противоположностью — с особенностью, с единичностью. Будучи же понято как общая связь и взаимодействие между вполне определенными — особенными и единичными — вещами, событиями, явлениями, это общее уже не противостоит им, а постигается именно как их «общее», т. е. вполне конкретно.

С таким пониманием этих категорий как раз и связаны известные положения материалистической диалектики о различии между «абстрактно-общим» и конкретной всеобщностью действительного научного понятия и о том, что «абстрактной истины нет», что «истина всегда конкретна». «Логические понятия субъективны, пока остаются «абстрактными», в своей абстрактной форме, но в то же время выражают и вещи в себе. Природа и конкретна и абстрактна, и явление и суть, и мгновение и отношение. Человеческие понятия субъективны в своей абстрактности, оторванности, но объективны в целом, в процессе, в итоге, в тенденции, в источнике» [10] Там же. .

Здесь «абстрактное» и у Ленина понимается как синоним «оторванности», изолированности субъективного образа как от других образов, так и от всего того процесса, который связывает движение понятий с движением вещей, от процесса отражения в его диалектико-материалистическом понимании. Отделенное от процесса реального движения познания и противопоставленное ему, «понятие» становится «абстрактным», т. е. «субъективным». Если же оно берется и понимается как звено в этом процессе, то ему эта участь не грозит. Тогда оно «конкретно», или, что то же самое, объективно.

Вообще выражение «конкретная всеобщность» может иметь смысл, если ей противопоставлена не только «абстрактная всеобщность», но и «абстрактная единичность» (вспомним выражение «абстрактный индивид» у Маркса, означающее: односторонне, однобоко, уродливо развитый индивид — в противоположность конкретному, т. е. всесторонне, «тотально» развитому) индивиду, — человек, в коем гипертрофирована одна-единственная способность за счет всех других — типичный образ индивида буржуазного общества, мира частной собственности).

В выражениях «конкретная всеобщность» и «абстрактная единичность» можно, разумеется, увидеть лишь «гегельянский способ выражения» с его манерой «отождествлять противоположности». Но без этого способа выражения невозможно выразить в языке логических категорий реальную диалектику действительности и ее познания, где противоположности «отождествляются» то и дело на каждом шагу.

Проблема стоимости, в частности, оказалась неразрешимой для всех экономистов до Маркса именно потому, что в ее выражении мысль сталкивалась с обнаженно диалектической проблемой. Выраженная «привычным» языком «стоимость» сразу же оказывается сплошной «мистикой»: здесь не «абстрактное» является «стороной или свойством конкретного», а, как раз наоборот, чувственно конкретное оказывается лишь маской, лишь временной оболочкой, в которую облачается Абстрактное, чтобы совершить процедуру своего «самовозрастания»…

«Это перевертывание, посредством коего чувственно конкретное имеет значение лишь формы проявления абстрактно-всеобщего, а не наоборот, не абстрактно-всеобщее — значение свойства конкретного, как раз и характеризует выражение стоимости. Это и делает трудным ее понимание. Если я скажу: римское право и германское право суть оба “право” — то это понятно само собой. Если же я, напротив, скажу, что Право (Das Recht) — этот Абстракт — воплощается и в римском праве, и в германском праве — в этих конкретных правах, — то отношение делается мистическим…» [11] Karl Marx . Das Kapital. Hamburg, 1867, 771.

Действительно, вся хитрость формы стоимости продукта труда заключается в том, что «конкретный труд становится здесь формой проявления своей противоположности, абстрактно человеческого труда» [12] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 23, с. 68. .

На деле, как удалось показать лишь Марксу и именно благодаря тому, что он пользовался диалектическим пониманием этих категорий, — в этом выражении совершенно точно отражается реальный факт. Это факт господства, т. е. определяющей роли, «целого» над своими собственными, мнимо-независимыми друг от друга «частями», «частностями», определяющее значение коллективно-общественных — «агрегатных» — сил по отношению к каждой частной работе и ее продукту. В этой форме обнаруживает себя то обстоятельство, что «частный труд становится формой своей противоположности, т. е. трудом в непосредственно общественной форме» [13] Там же. .

«Частный труд» — портняжество, ткачество, сочинение трактатов по логике и т. п., — кажущийся немудреному взору чем-то совершенно «конкретным», попадает в конечном итоге под определяющее влияние сил общественных зависимостей.

И «эти вещные отношения зависимости в противоположность личным и выступают так (вещное отношение зависимости — это не что иное, как общественные отношения, самостоятельно противостоящие по видимости независимым индивидам, т. е. их производственные взаимоотношения, ставшие самостоятельными по отношению к ним самим), что над индивидами теперь господствуют абстракции , в то время как прежде они зависели друг от друга…» [14] Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. IV. Москва,1933, с. 103.

Индивиды, захваченные могучими водоворотами этих «вещных» зависимостей, т. е. силами той подлинной, реальной «конкретности», которую они не понимают, не сознают, продолжают мнить себя «конкретными индивидами», хотя захвативший их в свое течение процесс уже давным-давно превратил каждого из них в крайне «абстрактного» индивида — в исполнителя частных, односторонних операций — в ткача, портного, пекаря или токаря. Все остальные качества индивида, кроме чисто профессиональных, с точки зрения процесса в целом становятся чем-то совершенно безразличным и несущественным, не имеющим ровно никакого отношения к делу, попадают в одну рубрику с формой носа или цвета глаз.