Георг Лукач - Исторический роман

Есть вопрос, который не может не волновать всякого честного трудящегося немца: как могла эта банда убийц захватить власть в такой стране? Как могли эти грязные наемники капиталистов временно привлечь на свою сторону тысячи трудящихся?

Сатирический роман Фейхтвангера не разоблачает тайны этого позора Германии. В нем принимаетея — просто как факт, — что иногда народ подпадает под влияние самой грубой и реакционной демагогии. Но вопрос, как это бывает, и почему это бывает возможный, в романе не только не разрешен, но и не поставлен.

Между тем нечего и доказывать, что это вопрос вовсе не "академический", а в высшей степени практический, притом не только для Германии и немцев: речь идет о конкретной перспективе крушения фашистского режима. Связь между этим вопросом и ответом показывает тот же роман Фейхтвангера.

Фейхтвангер не изобразил конкретных общественно-исторических обстоятельств и причин, приведших к власти его лже-Нерона; поэтому он не смог изобразить с общественно-исторической конкретностью и его падение. Свершается "чудо": из уст в уста переходит сатирическая песенка, разоблачающая внутреннюю пустоту узурпатора и его банды, народ отрезвляется и варварской диктатуре приходит конец.

Роман дает, таким образом, ложную политическую перспективу (внутренний крах фашистской диктатуры вместо революционного ее свержения массами). Можно ли сказать, что такое изображение будущего и вообще, вся сатирическая линия романа выражают мировоззрение передового борца против фашизма? Нет, нам кажется, что, помимо воли автора, этот роман ближе к настроению тех интеллигентских кругов, которые видят в фашизме не столько явление, порожденное, в условиях общего кризиса капитализма, отчаянной попыткой реакционнейшей части империалистов разгромить массовое движение, сколько "социальную болезнь", нечто вроде "массового безумия". Ведь именно в этих кругах, настроенных безусловно враждебно к фашизму, царит бездеятельность, основанная на ожидании автоматического краха гитлеризма.

Фейхтвангер не принадлежит к этим кругам противников фашизма, он признает и приветствует активную антифашистскую борьбу. Но недостаток историзма в его подходе к связи прошлого с современностью и вытекающее отсюда перенесение в прошлое современных социальных, конфликтов и человеческих типов обусловили также и "недостаточно историческое отношение к современности как истории, как подвижной и изменяющейся действительности.

Конкретно-историческое понимание современности или, что то же конкретное знание народной жизни кс могут быть заменены ничем, в том числе и отвлеченными обобщениями, как бы они ни были умно задуманы и художественно выражены. Это очень важно установить, так как именно здесь решается судьба исторического романа в каждый литературно-исторический период. Выделение исторического романа в самостоятельный жанр (у Фейхтвангера, особенно в его теоретических рассуждениях, этот вопрос играет немалую роль) является и сейчас симптомом недостаточней связи писателя с. современностью. Эта слабость имеет совсем иное происхождение, чем тот же недостаток у писателей предыдущего периода, но, тем не менее, она не может не вызвать весьма проблематичных формально-художественных последствий. В обоих случаях неизбежно возникает модернизация истории а, вместе с тем, и бледность, отвлеченность подлинно исторических, образов.

Верность этого наблюдения подтверждается и противоположными, положительными, примерами. Прежде всего заметим, что в историческом романе получаются наиболее убедительными, наиболее содержательными те образы людей, в которых проявляется наиболее конкретное, сложное, глубокое, наименее прямолинейное и отвлеченное понимание хотя бы некоторых сторон народной жизни. Очень интересная черта современного гуманистического романа: такие удачи чаще всего встречаются в образах его п о л о ж и-тельных героев. Самый факт, что положительные образы вообще могут быть, написаны, чрезвычайно важен: после Мишеля Кретьена Бальзака и Палла Феранте Стендаля буржуазный роман не дал ни одного положительного героя, принимающего активное участие в общественной жизни.

Только политика народного фронта и воскресший в нем дух революционного демократизма позволили воплотить стремление народа к освобождению в образы положительных литературных героев. Это делает образ Генриха IV в романе Генриха Манна очень значительным историческим, политическим и художественным явлением. Такие положительные образы выдающихся людей, связанных с народом, содержат в себе политически глубокую полемику против фашистского культа мистического "фюрера", стоящего над народом; и чем художественней эти положительные, народные образы людей, тем шире, глубже, неотразимей и полемика. Ведь только в высокохудожественном образе человека можно чувственно воплотить усилия народа, добивающегося, разрешения того ужасного кризиса, какой впервые переживают некоторые страны Западной Европы за долгие годы своего трудного, исторического существования. Чем менее прямолинейно изображение, тем глубже может быть проникновение такого образа в действительные настроения масс.

Герой должен впитать в себя самые различные, самые скрытые, но ищущие внешнего выражения стремления народа; он должен высказать не только то, что уже осознано и находится, так сказать, на поверхности жизни, а проникнуть вглубь, уяснить почему фашистская реакция одержала временную, но кровавую победу, к какими путями народ идет к своему освобождению. Такой герой дает своей личностью предвосхищение сознательной и решительной освободительной борьбы, приближающейся с каждым днем. И создается этот образ на основе чуткого восприятия тех народных движений и стремлений, которые уже есть в действительности.

В фигуре Генриха IV взаимная связь политически-полемической действенности с художественной высотой образа положительного героя очень ясна. Генрих Манн подчеркивает, что Генрих IV чepпал свою силу и удачливость из понимания народной жизни и стал национальным вождем потому, что обладал способностью чутко внимать действительным желаниям народа, храбро и умно вести народ к их осуществлению. Художественная тонкость этого положительного образа наносит фашистскому культу "фюрера" более тяжелый удар, чем большинство прямых сатирических или патетически-литературных разоблачений.

Это замечание нисколько не направлено, разумеется, к преуменьшению роли отрицательного, сатирического изображения врагов народа. Мы указываем только на ограниченность чрезмерно прямого, неисторического подхода к этой задаче. Пример классического романа показывает, как художественно высоки, как широко обобщены и историчны могут быть отрицательные образы людей. Но в современной литературе отрицательное изображение утратило эту реалистическую полноту и силу; вместе с тем, именно отрицательные образы получили в ней самое широкое распространение. Значение положительных фигур в романах Генриха Манна и других писателей в том и состоит, что они указывают на неудовлетворительность такого положения и представляют собой заметный шаг к его преодолению.