Георг Лукач - Исторический роман

Эта перспектива неизбежной конечной победы над капитализмом изменяет также и отношение идеологов новой демократии к прошлому. Современный писатель, обогащенный опытом народной антиимпериалистической борьбы во всем мире, может изобразить предшественников этой борьбы совсем по-другому, чем Вальтер-Скотт или Бальзак, для которых героический период был только величественным эпизодом, грандиозной интермедией, прерывающей на недолгий срок безнадежную серость жизни.

В первой части нашей работы мы цитировали прекрасный анализ романов Купера, написанный Максимой Горьким. В этом анализе ясно показана двойственность мировоззрения классиков исторического романа. Купер вынужден оправдать гибель скромного героического Кожаного Чулка, благородного и человечного индейца, признать эту гибель необходимой для дальнейшего прогресса: однако в изображении Купера победитель по своей человеческой ценности намного ниже побежденного. Такова судьба всякого примитивного общества, приходящего в соприкосновение с капитализмом.

Если писатель, понявший главную историческую тенденцию современности — развитие к коммунизму, возьмет подобную же тему, он станет перед проблемой: какая судьба ждет народ, сохранивший много черт первобытно-коммунистического строя, если он войдет в соприкосновение со страной, где победила пролетарская революция? Ясно, что при этом в корне изменится экономическая снова жизни вчера еще отсталого народа, изменятся обычаи, воззрения на природу, семью и т. д.; но так же ясно, что эти изменения прямо противоположны тем, которые рисовал Купер с таким потрясающим трагизмом.

Во многих областях Советского Союза произошло соприкосновение социалистического строя с жизненным укладом народов, стоявших на различнейших ступенях общественного развития (конечно, далеко не всегда настолько примитивных); и весь мир был свидетелем невероятно быстрого экономического, политического, культурного подъема в жизни этих народов.

Таким образом, новое историческое чувство, порожденное осуществлением социалистической демократии в одной стране и. нарастанием широких революционно-демократических течений во всем мире, дает искусству огромные и новые возможности.

Революционное освобождение из-под ига капитализма вызвало в народных массах волну героического подъема. И этот подъем здесь уже не эпизод, за которым следует неминуемый спад народной энергии; напротив, революционный взрыв расчищает все препятствия с пути, по которому устремляется эта энергия, все расширяясь и усиливая свой напор. Раскрепощенные народные силы проявляют свою творческую природу и прежде всего создают государство социалистической пролетарский диктатуры, которое улавливает тенденции народного исторического развития и организует, соответственно им, строительство общественных норм и учреждений, позволяющих использовать максимум народной энергии для дальнейшего материального и культурного, подъема всего общества.

Уверенность в окончательном и полном социальном раскрепощении народа изменяет отношение исторического романа к будущему и перемещает акцент в отношении к прошлому на то чувство, которое утверждает его перерастание в новые исторические формы; победа социализма в СССР заставляет открывать в прошлом черты и тенденции, остававшиеся прежде в тени, неизвестные классическому историческому роману. В этом смысле новый, вырастающий из современной народности и демократизма исторический роман будет противоположен классическому.

Из всего нами сказанного понятно, что эта новая перспектива открывается не только перед советскими писателями (хотя, конечно, такие общественно-исторические тенденции в Советском Союзе выражаются несравненно яснее как объективно, так и субъективно). Борьба за демократию нового типа, убеждение, что эта демократия недостижима без социально-политического, экономического и культурного освобождения эксплоатируемых масс, — а это убеждение мы видим у писателей народного фронта, — показывает, что перспектива углубления и обновления исторического чувства становится реальностью и для этих писателей.

Литературная реализация новых общественных тенденций неизбежно вызывает, глубокие изменения в формально-эстетических принципах романа и, в частности, романа исторического. В самой общей форме можно определить это изменение, как тенденцию к эпосу. Она ощущается во многих современных произведениях: яркий пример из советской литературы — образ Чапаева, из западной — концепция романа "Генрих IV". Эту черту с необходимостью вызывают к жизни общественные условия, и ей, несомненно, суждено стать основой всего нового искусства. Но сейчас это еще хотя и сильная я постоянно крепнущая, но все же именно тенденция.

То, что Маркс говорил о правовых установлениях, может быть применено также к литературным формам: они не могут стоять выше общества, которое их создало. Они не могут, да и не должны быть выше — ведь их значительность зависит от реализма, от глубины и верности изображения того, что действительно существует. Уже в самой действительности заложены тенденции, ведущие к будущему, и их верное отражение даст нам о будущем более ясное представление, чем любые фантастические догадки или проекты.

Противоположность между современным и классическим типом исторического романа еще весьма относительна. Мы должны были ее подчеркнуть, чтобы предотвратить ложную мысль, будто мы призываем к формальной реставрации, эстетическому подражанию классическим образцам. Такая реставрация невозможна. Различие исторических перспектив обусловливает различие композиционных принципов, принципов характеристики и т. д. Насколько велико будет это различие — над этим вопросом было бы бесполезно задумываться сейчас, в начале нового периода. Это тем более не нужно, что сейчас главной задачей западноевропейского гуманистического искусства остается преодоление порочного наследства буржуазной упадочной литературы. Новые, здоровые тенденции не могут быть иначе проведены до конца. Недаром идеологическая и художественная проблематика современного исторического романа стоит в такой зависимости от сознательных и инстинктивных усилий писателей освободиться от традиций империалистического периода.

В этой борьбе изучению классического исторического романа должна принадлежать большая роль, — и не только потому, что он дает нам высоко художественные образцы отражения народной жизни и, следовательно, может быть прекрасным масштабом для современного творчества с точки зрения его народности. Мало то го: именно в силу своей народности, классический роман осуществлял общие законы большого эпоса. В этом его коренная противоположность историческому роману времен упадка, низведшему великое искусство композиции, рассказа, характеристики до умения подбирать удачные словечки. Тенденция к возврату подлинного эпического величия, к эпизации романа должна возродить общие законы великого повествовательного искусства, заставить писателей продумать их заново и превратить в художественную практику. Если это не совершится, литература, вместо нового подъема, распадется под воздействием противоречий, порожденных современным кризисом; но, конечно, о пессимистическое предположение не может осуществиться.