Георг Лукач - Исторический роман

Чтобы разобраться в идеологии прошедших времен, ученый должен с большой конкретностью исследовать очень многообразные следствия экономического положения классов, изменений в этом положении, учитывая при этом самые сложные и отнюдь не прямые опосредующие явления. Автор исторического романа идет другим путем. Он лишь в том случае сумеет открыть и художественно передать эти опосредования, если он увидит в экономических проблемах конкретные проблемы бытия определенных людей и сумеет изобразить, как общие проблемы конкретно отражаются в судьбах и сознании этих людей. Маркс писал, что экономические категории являются "формой бытия, условием существования", и он не только подчеркнул здесь как философ материалистический характер экономических категорий, но и показал, как и в какой степени человеческая жизнь может быть художественно изображена с экономической ее стороны. Все дело в том, чтобы в экономических категориях видеть не фетишизированные абстракции (так относятся к ним буржуазная и меньшевистская вульгарные теории), а непосредственные формы человеческого бытия — формы, в которых происходит взаимодействие каждого отдельного человека с природой и обществом.

Не надо быть непременно марксистом, чтобы разглядеть это в самой действительности. Дефо и Фильдинг, Скотт и Купер, Бальзак и Толстой почти всегда глубоко и верно понимали эту экономическую сторону жизни, и изображение основы человеческого бытия позволяло им создавать глубокие и верные картины общества даже тогда, когда сознательные экономические взгляды писателя были совершенно ложны. Эти ложные взгляды остались в лучших произведениях Бальзака и Толстого в значительной мере личным заблуждением писателя, неверным комментарием к общественное картине, правильно передающей действительное соотношение между экономической и нравственно-духовной жизнью людей.

Из этого видно, как важна связь писателя с народной жизнью во всех ее ответвлениях, с действительной жизнью всех общественных классов; если она есть, то переход от правильных наблюдений к ложным теориям не уничтожит художественную правду произведения. Но гораздо меньше возможность перейти к изображению конкретных проблем народной жизни от абстрактных, пусть даже истинных, экономических категорий.

Фейхтвангер еще пытается итти последним путем, и когда мы спорим с ним по этому вопросу, то не столько подвергаем сомнению научную правильность отдельных положений, сколько самый подход к художественной задаче. Экономические категории еще не превратились для Фейхтвангера из абстрактных понятий в конкретную основу человеческой жизни, и влияние такой отвлеченности проявляется все энергичней в его последних произведениях.

Как мы уже говорили, отвлеченные категории не могут быть почвой для художественно-органического изображения судьбы отдельных людей из народа. Поэтому экономическая обусловленность выражается у Фейхтвангера преимущественно в размышлениях о жизни, а не в пластических образах людей и событий. Вследствие этого повествование в основном передвигается в общественные "верхи", и решающее значение получает то, как представляют себе люди социальной верхушки общественно-исторические народные движения, что они думают о них. Жизнь "низов" еще мало интересует писателя сама по себе как реальная движущая сила всех событий; он ищет здесь прежде всего предпосылок для тех мыслей, которые вырабатывают высшие слои интеллигенции.

Кроме того, абстрактно фетишизированные категории неизбежно имеют фаталистический характер, а такой выдающийся писатель, как Фейхтвангер, глубоко воспринимающий жизненную сложность, не может удовлетвориться фаталистическим отношением к миру. Если экономические категории взяты с той конкретностью, с какой они проявляются в жизни, они получат разнообразную форму, проявляясь в индивидуальном экономическом положении, в воспитании, традициях и т. д. каждого человека; тогда экономическая необходимость предстанет как закономерность, пролагающая себе путь через хаос индивидуальных случаев, как последняя и господствующая тенденция общественного развития. В таком изображении экономическая необходимость свободна от фатализма. (Например, столкновение парцеллярности сельского хозяйства с капитализмом в "Крестьянах" Бальзака.) Но экономические категории, воспринятые как застывшие абстракции, могут быть поставлены с реальными жизненными проблемами только в прямую и негибкую связь, и их воздействие не может быть представлено иначе, как роковая неизбежность. В таком случае писатель вынужден либо изображать фатальность истории, либо отрицать экономическую обусловленность человеческой жизни, либо, наконец, положить произвольный предел действию экономических законов. Фейхтвангер до сих пор придерживался последнего способа. Признав необходимость экономической закономерности "цифр и статистики", он отдал им определенный сектор человеческой жизни, отделенный от другого, столь же автономного, сектора — внутренней, психологически-нравственной жизни.

Дуализм восприятия человеческой жизни, под знаком которого Фейхтвангер переживает теперь свой творческий кризис роста, выражен в гимне Иосифа Флавия (роман "Сыновья"):

Так формирует нас наша судьба.

Мир дат и цифр, окружающий нас…

Но есть и у него граница,

У мира дат и чисел. Выше него есть

Неисповедимый, великий разум,

Имя ему: Иегова.

При таком взгляде на вещи модернизация истории неизбежна. Если мысли и чувства, представления и переживания персонажей вытекают из сложных и конкретных исторических условий, психологическое приближение к современности может ограничиться "необходимым анахронизмом". Если же основа бытия отвлеченна, лишена исторической конкретности, персонажи не могут быть оживлены иначе как чисто-психологическими средствами — и тогда без модернизации не обойтись, так как нет фактов, несущих контрольную функцию, показывающих писателю, какие мысли и чувства невозможны у человека определенной эпохи, сына своего времени. Абстрактные экономические категории часто наталкивают, кроме того, на игнорирование существенных различий между представителями "тех же" классов в различные периоды. Для писателя, который исходит из бытия, между купцом XIII и купцом XVIII столетия- огромная разница. (Прекрасно оттеняет это различие Вальтер Скотт.) Но если писатель считает, например, капитализм "абстрактным понятием", римский богач будет у него психологически гораздо больше похож на современного биржевика, чем это было в действительности.

Эти недостатки романов Фейхтвангера, характерные для нынешней ступени развития антифашистского исторического романа, вызваны, как мы видим, тем, что переход писателей на позиции революционного демократизма еще не вытеснил из их произведений пережитки либерального и буржуазно-интеллигентского отчужденного отношения к конкретным вопросам народной жизни.