Георг Лукач - История и классовое сознание. Исследования по марксистской диалектике

4.

Насколько важно видеть ясно в теории это отношение коммунистической партийной организации к своим отдельным членам, настолько же пагубно было бы останавливаться на этом, брать вопрос об организации с формально-этической стороны. Ибо описанное тут отношение индивида к совокупной воле, которой он подчиняется всей своей личностью, никоим образом не присуще только одной коммунистической партии, но, напротив, было существенным признаком многих утопических сект. Некоторые секты способны даже более зримо и отчетливо, нежели коммунистическая партия, обнаружить эту формально-этическую сторону вопроса об организации — именно потому, что они понимали такое подчинение как единственный или, по меньшей мере, как просто решающий принцип, а не как всего лишь один из моментов проблемы организации в целом. В своей формально-этической односторонности данный принцип сам себя снимает: его правильность, которая знаменует собой не уже достигнутое и наполненное бытие, а лишь верную направленность на подлежащую реализации цель, прекращает быть чем-то правильным вместе с ликвидацией правильного отношения к историческому процессу в целом. Поэтому при разработке соотношения между индивидом и организацией решающий перевес был отдан сущности партии как конкретного принципа опосредствования между человеком и историей. Ибо поскольку сплоченная в партии совокупная воля выступает как активный и сознательный фактор общественного развития, который сообразно с этим находится в постоянном живом взаимодействии с процессом общественных изменений, вследствие чего отдельные члены партии также вступают в живое взаимодействие с этим процессом и его носителем, революционным классом, поскольку требования, которые, исходя из этого, предъявляются к индивиду, утрачивают свой формально-этический характер. Поэтому Ленин при обсуждении вопроса о том, на чем держится дисциплина коммунистической партии, поставил на первый план наряду с преданностью членов партии ее отношение к массам и правильность ее политического руководства [23].

Три эти момента неотделимы друг от друга. Формально-этический подход, свойственный сектам, оказывается несостоятельным именно потому, что он не в состоянии постичь единство этих моментов, живое взаимодействие между партийной организацией и неорганизованными массами. Любая секта, как бы отрицательно она ни вела себя по отношению к буржуазному обществу, как бы глубоко она ни была — субъективно — убеждена в том, что ее отделяет пропасть от этого общества, обнаруживает именно в этом пункте, что по сути своего понимания истории она все еще стоит на буржуазной почве; что, сообразно с этим, структура ее собственного сознания близка буржуазной. Это сродство в конечном счете может быть сведено к аналогичной концепции дуализма бытия и сознания; к неспособности понять их единство как диалектический процесс, как подлинный процесс истории. С этой точки зрения безразлично, понимается ли объективно наличное диалектическое единство в его ложном, сектантском отражении как косное бытие или равным образом как косное небытие; приписывается ли массам безусловно и мифологически правильное видение революционной деятельности или же отстаивается концепция, в соответствии с которой «сознательное» меньшинство действует за «бессознательную» массу. Оба крайних случая, которые привлечены здесь в качестве примеров, поскольку даже беглое рассмотрение типологии сект выходит далеко за рамки данного изложения, — оба крайних случая сходствуют между собой и с буржуазным сознанием в том, что в них действительный исторический процесс рассматривается отдельно от развития сознания «массы». Если секта действует за «бессознательную» массу, на ее месте, в ее представительство, то она превращает в перманентность исторически необходимое и потому диалектическое, организационное отделение партии от массы. Если же она, напротив того, пытается без остатка раствориться в спонтанном, инстинктивном движении массы, то она должна классовое сознание пролетариата уравнять с сиюминутными мыслями, чувствами и т. д. масс, утрачивая тем самым всякий критерий объективной оценки правильности деятельности. Она подпадает под власть буржуазной дилеммы «волюнтаризм или фатализм». Она становится на позицию, с которой невозможно судить ни об объективных, ни о субъективных этапах исторического развития. Она вынуждена либо безмерно переоценивать, либо столь же безмерно недооценивать организацию. Она должна рассматривать вопрос об организации в отрыве, изолированно от общих, практическо-исторических, стратегическо-тактических вопросов.

Ибо в качестве критерия правильности соотношения партии и класса и в качестве маяка может выступать лишь классовое сознание пролетариата. С одной стороны, реальное, объективное единство классового сознания образует основание диалектической связи в организационном отделении партии от класса. С другой стороны, не единое наличное бытие, разные уровни ясности и глубины этого классового сознания у разных индивидов, групп и слоев пролетариата обусловливают необходимость организационного обособления партии от класса. Поэтому Бухарин с полным правом подчеркивает, что при внутренне едином классе образование партии было бы чем-то излишним [24]. Вопрос состоит лишь в том, соответствуют ли организационная самостоятельность партии, отрешение этой части от класса в целом объективным различиям, связанным с расслоением самого класса, или партия отделяется от класса только вследствие развития ее сознания, вследствие ее обусловленности развитием сознания членов партии и ее обратным воздействием на таковое? Естественно, было бы глупо совершенно игнорировать объективно-экономическое расслоение внутри пролетариата. Но нельзя забывать о том, что это расслоение никоим образом не основывается только на объективной дифференциации, аналогичной той, что объективно-экономически определяет деление на классы. Подобное расслоение не может даже фигурировать как подвид, следующий принципам такого деления. И когда Бухарин, например, подчеркивает, что «крестьянин, который только что поступил на фабрику, есть нечто иное, нежели рабочий, который трудится на фабрике с младых ногтей» [25], то это хотя и «бытийное» различие, но оно обретается в совершенно иной плоскости, чем другое — также отмеченное Бухариным — различие: между рабочим современного крупного предприятия и рабочим мелкой мастерской. Ибо во втором случае речь идет об объективно различном положении в процессе производства, в то время как в первом случае изменилось лишь индивидуальное место в процессе производства (каким бы типичным оно ни было). Стало быть, в этом случае речь идет о том, как быстро сумеет данный индивид (или слой) сознательно приспособиться к своему новому месту в процессе производства, как долго психологические пережитки его прежнего, оставленного им позади классового положения будут тормозить формирование его классового сознания. В то же время во втором случае ставится вопрос, достаточно ли могущественны классовые интересы, которые объективно-экономически вытекают из таких различных положений внутри пролетариата, чтобы вызвать дифференциацию внутри объективных классовых интересов целого класса. Здесь суть состоит в том, может ли само объективное, вмененное классовое сознание [26]мыслиться как дифференцированное, расслоенное, там речь идет лишь о том, какие — может быть, типичные — жизненные судьбы тормозят самоутверждение этого объективного классового сознания.