Мераб Мамардашвили - Лекции о Прусте (психологическая топология пути)

Дальше я постараюсь словами Пруста дать вам образ этого пространства и времени. В связи с нементальностью нашего узнавания самих себя и узнавания истины, прохождения пути, — он пишет следующее:

Мы не владеем ни одной линией, ни одним объемом, если наша любовь его не занимает (III,175). …Знать, что я мог поцеловать щеки Альбертины, было для меня, может быть, еще большим удовольствием, чем удовольствие целовать их. Как велика разница между обладанием женщиной, к которой наше тело лишь прикасается, потому что это всего лишь кусок плоти, и обладанием в какие-то дни, заранее неопределенные ( элемент неизвестного желания, который приводит в движение всю конструкцию духовной жизни ), когда это незнание заставляет дрожать от страха, что снова ее не увидишь. Жизнь вам снисходительно открыла по ходу этого романа молодую девушку и оптический инструмент, чтобы вы могли ее видеть, — сначала один ( заметьте, здесь опять тема романа как оптического инструмента, посредством которого читатель читает в самом себе ), затем другой, и добавила к плотскому желанию сопровождение, которое во сто крат его усиливает и диверсифицирует благодаря желаниям более духовным и менее удовлетворяемым, которые выходят из оцепенения и разворачиваются, когда мы не претендуем на то, чтобы обладать целым регионом воспоминаний, куда они ностальгически удалились, поднимая вокруг этого региона бурю, увеличивая его и не успокаиваясь до тех пор, пока не свершится, полностью не ассимилируется некая имматериальная реальность… поцелуй — вместо щек первой попавшейся женщины, какими бы свежими они ни были, но оставались бы анонимными, без секрета, без престижа, а тех щек, о которых я так долго мечтал, лишь они движут желания, заставляют стремиться к тому, чтобы узнать их вкус. Мы видели, что женщина — просто образ на фоне декорации жизни, подобно профилю Альбертины на фоне моря, и потом мы видели этот же образ, отделившийся, оказавшийся рядом с нами, разглядели его объем, его краски, как если бы заставили образ пройти через стекла стереоскопа (II,362).

Здесь у Пруста та же устойчивая тема объемной психологии. В момент совмещения разных измерений вещи выступают стереоскопически, они приобретают объем, который зависит от движения желания, и только по ходу этого движения происходит раздвигание тождества, появляются интерпозированные состояния — les etats interposes .

Вот почему женщины, даже недоступные, которыми мы не можем обладать сразу и не знаем, будем ли когда-либо обладать ими, являются единственно интересными. Потому что узнать их, приблизиться к ним, покорить их и значит варьировать форму, величину, рельеф человеческого образа; в этом состоит урок релятивизма при оценке тела и жизни женщины (ibid).

Обратите внимание на слова «имматериальная реальность», «стереоскоп». Я снова возвращаю вас к теме измерения времени понимания и времени смысла. Или другими словами, к фактам опыта. В том универсуме, в котором мы сейчас движемся, факты — вещь совершенно особая. Скажем, если посторонний наблюдатель увидел бы Марселя с женщиной в доме свиданий, то это еще не является фактом. Потому что для такого факта не нашлось бы места во времени понимания и смысла. И тем самым он бы не случился в абсолютном смысле слова. В данном случае событие, которое видит наблюдатель, не есть событие встречи между мужчиной и женщиной. А с другой стороны, мы сказали: «меньше быть не может». Нельзя попасть в точку, из которой, в каком-то абсолютном смысле, мы увидели бы контакт между внешней реальностью самой по себе и нашим отражающим аппаратом чувствительности и тем самым локализовали бы и определили произошедшее. Поскольку все всегда уже интерпретировано. Кстати, это имеет существенное значение и для проблемы бессознательного, которая, правда, в других терминах и с другими результатами, рассматривается в психоанализе. Проблема бессознательного ведь тоже предполагает радикальное изменение наших мысленных привычек и рационалистических навыков исследования. Скажем, факт разницы между полами тоже подчиняется закону минимума — меньше не может быть. Психоанализ показал, что разница полов не является фактом, а становится фактом, так как для ребенка этого различия не существует. И более того, если этот факт существует для взрослого, то знание о нем не может быть передано в точку, в которой находится ребенок. Фактом станет лишь то, что появится перед взором ребенка после работы его фантазии о своем происхождении, после выяснения, откуда он и так далее. То есть событие факта лежит в конце психической проработки, пространство которой отделяет нас от непосредственного, прямого видения фактов. То, что мы видим в качестве фактов, не есть факты внешнего мира. Поэтому Пруст очень часто говорит о том, что реальность ментальна по своей природе. И это вовсе не идеалистический пассаж или его причуда, а указание на саму природу того, что мы называем событиями и фактами лишь вместе с измерением интерпретации и понимания, или смысла.

То есть все события ментального и духовного мира мы берем как минимум с двумя знаками. Со знаком небытия и сознания. Определенность факта вещи получают только в континууме бытия-сознания. Не отдельно в бытии, и не отдельно в сознании, а лишь в измерении бытия-сознания, данного нам постулатом «меньше быть не может». Лишь в этом измерении устанавливается непрерывность и, наоборот, ее нет вне этого измерения. В том числе нет и непрерывности «я». Поскольку мы имеем дело в этом случае с какой-то странной прерывистой непрерывностью, с чем-то фундаментально-дискретным в плоскости нашего макроскопического взгляда. И кроме того, мы расщепляем тождество объекта с самим собой и помещаем в зазор то, что Пруст называет интерпозированными состояниями — целый пляж, целую историю, бесконечность. Упаковываем бесконечность в любимые щеки Альбертины и только тогда любим, поскольку мы — «амфибии». Повторяю, непрерывность мы устанавливаем (если устанавливаем), лишь приплюсовывая еще одно измерение — измерение психической проработки. С этой проблемой мы еще будем сталкиваться. В следующий раз я попытаюсь рассказать о том, как возможно у Пруста движение по так называемым трансмировым линиям, учитывая, что наши «пляжи» — это миры, качественно отличные один от другого, но они относительны. Ведь у нас нет, например, достаточных оснований, чтобы просыпаться самими собой, так же как нет их и для того, согласно Прусту, чтобы считать, что места прошлого заняты действительно случившимися запечатлениями, а не картинами сновидений. Пока мы находимся в рамках тождественного «я», у нас вообще нет достаточных оснований, чтобы отличить память от того, что приснилось. Эти достаточные основания компонуются совсем в другом срезе и свою определенность приобретают лишь тогда, когда они взяты вместе с измерением истории или с измерением смысла. Иначе у человека, который реально вдумывается в свою психологическую жизнь, неизбежно возникают проблемы, которые возникали у Пруста.