Мераб Мамардашвили - Опыт физической метафизики

Имея все это в виду, я возвращаюсь к лошадиному копыту, о котором уже говорил. Хочу обратить внимание на следующее (для этого мне понадобилось указание на те особые отношения, где объекты не «состоят из»): копыто лошади в эволюционном ряду (это доказано многими работами и исследованиями) непредсказуемо в точке перед возникновением этого копыта, то есть из предшествующих явлений, или точек, эволюционного развития нельзя получить и предсказать возникновение копыта. С другой стороны, когда мы его имеем, оно невыводимо из того, чем мы пользуемся в применении к макроэволюции, а именно из статистики, из разброса случайных, не связанных между собой массовых событий. Никакими средствами, сочетаниями, вариациями, комбинациями этих событий мы не можем получить форму копыта или форму <...> свода. То есть если мы имеем такие вещи, которые являются состояниями, характеризующимися тем, что относятся к чему-то находящемуся в пространстве преобразований, и, во-вторых, к чему- то, что заставляет нас употреблять слово «совокупность» (то есть объекты там не «состоят из»), то это означает, что мы не можем идти неопределенно долго назад по предметному ряду. Скажем, я иду назад по предметному ряду в видении мексиканца: узнать переднее колесо, узнать шляпу, узнать заднее колесо. И так где-то узнать, как возник смысл. Я не приду так к смыслу, потому что то, о чем говорится, не стоит в натуральном, природном ряду. Известно, что в физике и в биологии формулируется соотношение законов и начальных условий. Обычно начальные условия только в той мере входят в состав корпуса физического знания, в какой самим начальным условиям не приписывается никаких собственных связей или определенностей. Сам закон и есть связь, накладываемая на начальные условия, которые произвольным образом должны быть даны как факт природы или мира. Для того чтобы вывести копыто или впервые узнать, как возникло яйцо, из которого возникла курица, приходится пытаться, или стараться, вывести его появление из статистического разброса (и это не удается) или предположить какие-то гармонии, уже существующие и определяющие начальные условия (то есть не только зависимости, формулируемые в законах, но еще что-то и в самих начальных условиях). Например, кеплеровские орбитальные соотношения были типичными гармониями, которыми задавалась отличающаяся от законов связь начальных условий. Я указываю на существование проблемы, из-за которой нам приходится двигаться другим путем - ни пытаться пройти неопределенно далеко назад по ряду, ни двигаться единообразным путем вперед. Такая зависимость относится и к явлениям культуры. Вы знаете знаменитую проблему - кто раньше сказал что-то. Если мы движемся в ряду текстов, мы как бы всегда для фразы данного текста наймем в предшествующем тексте аналогичную фразу; для этой предшествующей — еще предшествующую фразу и в поисках такого рода утверждаем, что вообще ничего нового нет. И так мы никогда не придем к тому моменту, когда начался смысл. Теперь, пользуясь образом мексиканца, который тоже в своем роде есть предъявленный индивид, мы можем сказать, что за этим индивидом перед нами только впервые и начинает выступать мир, в котором есть велосипеды, и колеса, и шляпы. А если это круг, положенный на палку, то мы имеем другой мир. Теперь всмотримся в то, что я частично уже упоминал, что, когда такой индивид предъявлен, мы впервые получаем язык, на котором начинаем говорить о мире, порождающем этого индивида. Скажем, когда есть язык классической механики, мы как исследователи классической механики, впервые начинаем говорить о том, что в мире есть какие-то процессы, описанием которых является классическая механика, или на популярном нашем языке скажем так: в мире есть такие вещи, которые отразились в нашем сознании и в нашем сознании они отразились потому, что они есть в мире (я подчеркиваю: они есть в мире и сам факт существования тяготения определил то, что в физической теории есть термин тяготения и закон тяготения). Мы говорим так, что наконец-то физика отразила закон мира, но обратите внимание, что о «законе мира» мы начинаем говорить тогда, когда впервые и только однажды случилась, или замкнулась, индивидуальная форма, или индивид. Мы post factum начинаем говорить о законах мира, которые определили появление этого индивида, или отражение в нашей голове, например, физических законов и так далее.

Тем самым мы сейчас можем сделать какой-то свой вывод из того, что мы говорили. То, что я называл предъявленностью, есть фактически закон индивидуальности исторических событий. Или, выражая это другим дополнительным образом, закон того, что всегда что-то уже случилось. Уже случилось копыто, и поэтому мы в том мире, которого не было бы, если бы копыто не случилось. Уже случилось впервые и однажды, и после уже случившегося есть и выступает перед нами весь предметный мир, который мы описываем в терминах законов и можем видеть там какие-то зависимости. Иными словами, поскольку мы имеем дело с внутренними продуктами экспериментальных взаимодействий, в силу конечности экспериментальных взаимодействий или того, что они всегда занимают какую-то конечную область, всегда что-то случилось в том смысле, что есть всегда конечный индивид. Копыто ведь — это не все биологические возможности осуществления функций движения, <...>. Копыто лишь конечным образом их замыкает через свою преобразовательную форму и открывает какой-то горизонт и мир. Я хочу эту сторону конечности выразить. Сейчас я поясню ее со стороны закона индивидуации. Допустим, возьмем спираль. Я в геометрии изучаю эту спираль, преобразую соотношение точек и каждый раз каждым следующим шагом преобразований получаю кусок линии и иду дальше. И здесь есть один интересный вопрос, над которым, кстати, ломал голову Гегель в одной из очень непонятных частей «Феноменологии» [13] См. «Предисловие» Гегеля к «Феноменологии духа», п. 2. Историческое и математическое познание: Гегель Г.В.Ф. Система наук. Часть 1. Феноменология духа. СПб: Наука, 1999. Перевод Г. Шпета. - С. 21 и далее ( Прим. ред .). . Там есть рассуждение о том, что диалектические доказательства отличаются от геометрических тем, что в геометрии есть движение, доказывающее мысль, например, построение чертежа. <...> Или вот изучаем свойства спирали, формулируем закон преобразований, задающий полностью все точки линии, называемой спиралью. Гегель говорил, что доказательство такого рода не является движением самого предмета, оно — движение мысли доказывающего. <...> Кстати, если вы вспомните о предустановленной гармонии, о которой я говорил, и над этим Гегель ломал голову и был одним из первых философов, которые как-то обогатили материал мышления об истории и времени после Канта. Обогатил материал философских размышлений, хотя при этом и массу существенных законов мышления нарушил самым неподобающим образом. Я привожу это просто в качестве иллюстрации (это не имеет прямого отношения к тому, о чем я говорил.) и просто хочу напомнить, что эта проблема существовала и она есть. В чем она состоит, если не пользоваться гегелевской терминологией? Преобразования спирали могут быть продолжены. Ограничены они лишь листом бумаги и бутылкой чернил. Это фактически не ограничение, потому что к этому листу бумаги я могу приставить другой лист бумаги, а чернил может быть бесконечно много. Мы имеем ситуацию, что сам факт остановки преобразования в содержании самих преобразований не указан. Я остановливаюсь совершенно внешним по отношению к преобразованиям образом. А вот если мы теперь вместо этой спирали посмотрим на живую спираль, то есть на улитку, которая закручена по одной из формул спирали, то возникает один интересный вопрос: почему она остановилась там, где остановилась. То есть представим себе место, где остановилось преобразование. Некоторое воздействие преобразуется в раковину, которая сама является определенной формой, задающей то, как могут действовать внешние воздействия.