Капра Фритьоф - Уроки мудрости

Переехав в Калифорнию, я вскоре узнал, что Алан Уотс был однимиз героев контркультуры. Его книги можно было найти в каждойкоммунехиппи, наряду с книгами Карлоса Кастанеды, Дж. Кришнамурти и ГерманаГессе. Хотя я и до Уотса читал книги о восточной философии и религии, именноонбольше всего помог мне понять ее сущность. Его книги далимне все то, что только могут дать книги, и вызвали желание пойти дальшепосредствомпрямогоневербальногоопыта. Хотя Алан Уотс не былстоль значительным исследователем, как Д.Т. Судзуки или другие знаменитыеписатели Востока, он обладал уникальной способностью описыватьвосточные учения на западном языке, легко, доступно, остроумно, изящнои с большой долей игры. Изменяя форму учений, он приспосабливал их киному культурному контексту, не разрушая смысла.

Хотя меня (как и большинство моих друзей) очень привлекали экзотические аспекты восточного мистицизма, я вместе с тем полагал, чтоэти духовные традиции наполнятся для нас большим смыслом, если мы сможем приспособить их к своему культурному контексту. АланУотсделалэтовеликолепно, ия почувствовал духовное родство с ним с тех пор, как прочел "Книгу" и "Путь дзен".Я настолько прониксяегокнигами, чтоподсознательно впитал в себя технику переформулирования восточныхучений и воспользовался ею в своих собственных работах много летпозже. Может быть отчасти "Дао физики" имела такой успех потому, что этакнига написана в традициях Алана Уотса.

Я познакомилсясУотсом раньше, чем пришел к формулированиюсвоих идей по поводу родства между наукой и мистицизмом. Он читал лекцию в университете Санта Круз в 1969 году, и мне довелось сидеть рядомс ним во время предшествующего лекции официального обеда нафакультете, поскольку я считался наиболее "хипповым" среди профессоров. Уотсбыл очень занимателен вовремяэтогообеда, рассказывалмножествояпонских сказок и поддерживал оживленную беседу, касавшуюся философии, искусства, религии, французской кухни и многихдругихдорогихегосердцу предметов. На следующий день мы продолжали разговор в "Каталисте" — месте сборищ хиппи, где я обычно проводил время с друзьями, игде я встречал не раз интересных и ярких людей. (Именно здесь я однажды слышал Карлоса Кастанеду, рассказывающего о своихприключенияхсДоном Хуаном, мифическом мудреце из племени яки, вскоре после выходаего первой книги).

После того, как я переехал из Калифорнии в Лондон в 1970 году, я продолжал поддерживать контакт с Уотсом, и когда янаписал" ТанецШивы",своюпервуюстатьюо параллелях между современной физикой ивосточным мистицизмом, то сразу же послал ему экземпляр. Онответилодобряющим письмом, написав, что полагает, что это — одна из важнейших областей исследования. Он также порекомендовал мне несколько буддийскихисточников и просил держать его в курсе моего продвижения. Ксожалению, это был наш последний контакт. Работая в Лондоне, я надеялся вновь встретится с ним — мечтая о возможности вновь приехать в Калифорнию и обсудить с ним свою книгу — но он умер годомраньше, чем" Дао физики" была завершена.

Одним измоихпервых непосредственных соприкосновений с восточной духовностью была встреча с Дж. Кришнамурти в конце 1968 года. Вэтовремя Кришнамурти приехал в университет Санта Круз прочитать цикллекций; ему было 73 года, и выглядел он ошеломляюще. Резкие черты егоиндийской внешности, контраст между темной кожей и белыми, хорошо уложенными волосами, европейская одежда, величественная осанка, взвешенный, безупречный английский, и — превыше всего — интенсивность егоконцентрации, — весь его облик меня совершенно очаровал. В это времякак раз появилось "Учение Дона Хуана", и когда и увидел Кришнамурти, яне мог удержаться от сравнения его облика с мифическойфигуройэтогомудреца из племени яки.

Воздействие физической внешности Кришнамурти усиливалось и углублялось тем, что он говорил. Кришнамурти был оригинальным мыслителем, отвергавшим всякий духовный авторитет и традиции. Его учение былоблизко к буддизму, но он никогда не пользовался терминами буддизма иликакой-либо иной сферы традиционной восточной мысли. Задача, которую онсебе поставил, была необыкновенно трудной — использовать язык и рассуждения, чтобы привести свою аудиторию за пределы языка ирассуждений;и то, как он справлялся с этой задачей, производило большое впечатление.

Кришнамурти обычноизбиралхорошо известную экзистенциальнуюпроблему — страх, желание, смерть, время — как темуопределеннойлекции, и начинал разговор чем-нибудь вроде следующего: "Давайте подойдем к этому вместе. Я не собираюсь говорить вам что-либо;я — неавторитет; мы собираемся исследовать этот вопрос вместе". Затем он показывал тщетность всех обычных попыток исключить, кпримеру, страх, после чего спрашивал, с большой интенсивностью и точным ощущением драматичности: "Возможно ли для вас, в этот самый момент, прямо здесь, избавиться от страха? Не подавить его, не отрицать его, не сопротивляться ему, но избавиться от него раз и навсегда? Это наша задача насегодняшний день — избавиться от страха полностью, совершенно, раз инавсегда. Если мы не сможем сделать этого, моя лекция будет бесполезной".

Сцена была готова; публикаувлеченаивниманиезавоевано.

"Итак, давайте рассмотрим этот вопрос, — продолжал Кришнамурти, — без осуждения, без оправдания. Что такое страх? Давайте войдем в неговместе, вы и говорящий. Давайте посмотрим, можем ли мы действительнообщаться на другом уровне, с одинаковой интенсивностью, в одно и то жевремя. Можете ли вы, используя говорящего как зеркало, найти ответ наэтот чрезвычайно важный вопрос: "Что такое страх?". И затем он начиналсплетать безукоризненную сеть понятий. Он показал, что для того, чтобыпонять страх, необходимо понять желание; чтобы понять желание, необходимо понять мысль, — а следовательно время, знание, самость, и такдалее и тому подобное. Кришнамурти представлял блестящий анализ того, как эти основные экзистенциальные проблемы связаны — не теоретически, а в опыте. Он не только представлял вам результат своего анализа, онстремился вовлечь вас в сам процесс анализирования. В конце концов выуходили с сильным и ясным ощущением того, что единственный способ разрешитьлюбуюиз ваших экзистенциальных проблем состоит в том, чтобывыйти за пределы мысли, за пределы языка, за пределы времени — достичь, как он выразил это в названии одной из своих лучших книг, "свободы от известного".

Я помню, чтоя был очарован, но также и глубоко растревоженлекциями Кришнамурти. После каждого вечернего разговора мысЖаклинчасамисидели у нашего камина, обсуждая то, что сказал Кришнамурти.

Это была моя первая встреча с радикальным духовным учителем, и я сразуже столкнулся с серьезной проблемой. Я был в начале многообещающей научной карьеры, которая эмоционально захватывала меня, и вот Кришнамуртипредлагает мне, со всей харизмой и убежденностью, перестать мыслить, освободиться от всякого знания, оставить рассуждения. Что этозначилодля меня? Следовало ли мне отказаться от своей научной карьеры, которая только начиналась, или я должен был остаться ученым и оставить всякую надежду достичь духовной самореализации?