Пол Фейерабенд - Наука в свободном обществе

О. Гингерич [83]. Гингерич сравнивает таблицы Стофлера с таблицами Стадиуса, Мэстлина, Маджини и Ори-гана.

Commentariolus [17], цит. по: Rosen Е. (ed.), Three Copernican Treatises , New York, 1959, c. 57 (ср. рус. пер., с. 410).

«Послание Коперника против Вернера» [18], с. 433.

По поводу изображений см. «Диалоги» Галилея, изданные Сантильяной, Чикаго, 1964.

Диалоги [80], с. 230.

Диалог, с. 423.

Диалог, с. 430.

Диалог, с. 434. Галилей ссылается здесь на тот факт, что вследствие изменения расстояния между Венерой и Землей яркость Венеры должна изменяться в гораздо большей степени, чем это имеет место в действительности. См. об этом Добавление 1 в ПМ. Таким образом, по мнению Галилея, существовали аргументы двух видов против движения Земли: динамические аргументы, заимствованные из аристотелевской теории движения, и оптические аргументы. Он пытался устранить и первые, и вторые.

Однако мы не должны забывать о риторических приемах Галилея, который преувеличивал трудности, чтобы подчеркнуть изобретательность своих решений.

Ниже я принимаю истолкование, содержащееся в работе: Ф. Крайт [108] и [109]. Перевод отрывков (из Commentariolus) лан по Розену [17], с. 57, с поправками Крафта [108], с. 119 {8} .

Подразумеваемого Солнца у Коперника. Только Кеплер осуществил редукцию к реальному Солнцу.

Центр мира не совпадает с Солнцем.

«О вращениях небесных сфер», обращение к папе Павлу III {9} . Фриц Крафт (примеч. 42) высказывает предположение о том, что Коперник обнаружил гармонию только в процессе своих попыток найти центр круговых движений. Его первое побуждение было направлено на поиски центра кругов. Затем возникла проблема синодической аномалии. Он разрешил эту проблему, допустив движение Земли. Это допущение объединило движения всех планет в одно целое и породило ту «гармонию», которая превратилась во второй аргумент, ставший вскоре основным.

Движение Земли Коперник связывает с ее формой: Земля имеет форму сферы, следовательно, она может (должна) вращаться и двигаться по кругу. Он не заботится о двух других движениях Земли, которые нужны для объяснения прецессии, и сохранении параллелизма земной оси. Он не обращает внимания также на фундаментальное для коперниканской физики допущение о том, что части Земли принимают участие в ее движении, даже будучи отделены от нее. Последнее допущение представляет собой непосредственное применение аристотелевских принципов небесного движения к Земле и благодаря этому стирает разницу между подлунными и надлунными элементами и движениями.

См. ПМ, с. 99, примеч. 12.

Я использую эту краткую манеру выражения, не имея в виду при этом, что стороны, вступающие в спор, принимали платонистическую или аристотелианскую позиции, руководствуясь подлинным духом концепций этих авторов и их глубоким знанием.

Я говорю здесь о первоначальной теории Шредингера, а не о той ее форме, которую ей придали, когда включили в копенгагенскую интерпретацию.

Можно было бы попытаться сделать эти ожидания «более объективными» посредством ссылки на некую «логику индукции». Однако это вряд ли могло помочь, поскольку оппоненты по-разному оценивали свои предположения.

«Tychonis Brahei de Disciplinis mathematicis oratio publice recitata in Academia Haffniensi anno 1574», Opera Omnia , Vol. I, pp. 143-173).

P. Уэстмен [153].

Замечание Мэстлина на полях труда Коперника, цитируемое Уэстменом в [152], с. 59.

Там же.

Подробности см. в статье Уэстмена [151], с. 7—30. Кеплер признал аргумент, высказанный ему каким-то коперниканцем.

Именно так концепция Коперника рассматривалась в «Новом Альмагесте» Риччоли. Каждое затруднение для точки зрения Птолемея/Аристотеля обсуждалось отдельно, само по себе, и каждый аргумент в пользу Коперника обсуждался изолированно и опровергался. Однако Кеплер (в письме к Герварту, цитируемому в [15], с. 68) подчеркивает, что хотя «каждый из этих аргументов в пользу Коперника сам по себе достаточно слаб», в совокупности они создают прочное обоснование. См. также его «Разговор с Звездным вестником» [106], с. 14, где Кеплер говорит о «взаимно поддерживающих свидетельствах». Переход от рассмотрения отдельных аргументов к рассмотрению их совокупности явился важным элементом «коперниканской революции». Без этого развитие было бы гораздо более медленным и, возможно, даже не в том направлении.

Он поместил ее в восьмой сфере среди неподвижных звезд.

Многие современники рассматривали комету 1577 г. как вызванную сверхъестественными силами и, следовательно, не противоречащую учению Аристотеля. См.: Д. Гелман [94], с. 132, 152 и 172. Отнюдь не каждый был озадачен этими открытиями и аргументы, которые мы слышим сегодня, в то время были не столь убедительными.

Конфликт между Аристотелем и Церковью начался гораздо раньше, когда сочинения Аристотеля постепенно стали распространяться на латинском языке, см. Э. Грант [86], с. 42 и сл. В отличие от теологических затруднений Коперника здесь конфликт был обусловлен не различиями между буквальным или небуквальным прочтением отрывков из Священного писания, а базисными принципами. Так, например, Аристотель считал мир вечным, а для Церкви он был создан Богом. Аристотель опирался на фундаментальные принципы физики и рационального рассуждения, в то время как Церковь считала, что Бог может нарушить любой принцип, и так далее.

О популярности этих аргументов см. Д. Гершензон и Д. Гринберг, [82].

Позднее эти аргументы использовали софисты для защиты скептицизма. Они были суммированы в труде «О Мелиссе, Ксенофане и Горгии », который вряд ли был создан ранее I столетия. Рейнхарт рассматривает его как правильное истолкование диалектики Мелисса и, следовательно, Ксенофана. Его доводы убедительны, но не пользуются общим признанием. Но в любом случае эта книга знакомит нас с распространенными формами мышления.

Прекрасный анализ см. в работе: К. Фриц [79].

Ф. Шахермэйр ([142], с. 45), говорит о «более возвышенном представлении о Боге» Ксенофана. Это ясно показывает, что именно интеллектуалы подразумевают под «возвышенным».

Здравый смысл и разум расходятся у Юма. У Аристотеля они идут вместе.