Владимир Эрн - Григорий Саввич Сковорода. Жизнь и учение

Занявшись «снисканием ангельского хлеба» и обретением душевного покоя, открывающего «гармонию природы», Сковорода отнюдь не думал замкнуться в себе и ограничить всю свою деятельность одной своей внутренней жизнью. Не оставляя никогда заботы о своей душе и внутреннего бдения, Сковорода уже скоро после начала своего странствия, т. е. в конце 60х годов, начинает пытаться передавать другим результаты своего внутреннего опыта и снисканный «ангельский хлеб» и душевный покой старается раздавать всем желающим и нуждающимся. С энергией и уверенностью он становится проповедником своих религиознофилософских идей и, не делая различия между простым народом и образованными помещиками, всех пытается приобщить ктой культуре духа, которая творчески созидалась в нем во весь первый период его жизни. Это в высшей степени культурное деяние Сковороды направляется по трем руслам: писание философских, богословских и литературных произведений, обширная моральнорелигиозная переписка с многочисленными друзьями и знакомыми и, наконец, устная проповедь и живые беседы преимущественно с народом.

О каждом русле скажем отдельно.

Письменные сочинения Сковороды распадаются на две части: а) песни, стихотворения (большей частью латинские), переводы, басни (и, может быть, трагикомедия1); b) произведения философские и богословские. О первом разряде, представляющем интерес для истории русской словестности, мы скажем немного.

а) «Песни» складывались Сковородой в разное время. Некоторые из них помечены 50ми годами (например, 26я относится к 1750 г., 1я — к 1757 г., 25я — к 17 58 г.), другие же — 80ми (например, песнь 29я сложена в 1758 г.). Сковорода сам собрал их в одну тетрадку и дал им общее заглавие: «Сад божественных песней, прозябший из зерн священного писания».

Стихотворения Сковорода писал преимущественно для своего друга Ковалинского. Они находятся по большей части в письмах к Ковалинскому. Обыкновенное прозаическое содержание, иногда назидательного характера, Сковорода облекал в дактилический гекзаметр, который формально ему всегда удавался. Его латинские стихи звучат гораздо строже и чище, чем русские. Весьма возможно, что, облекая свои религиознофилософские мысли в стихотворную форму, Сковорода преследръълмнемонические цели (например, четырехстишие для сына Курдюмова в письме 84 м). Переводы Сковороды вполне соответствуют его вкусам. Он, естественно, переводил то, что выражало его собственные мысли. В письме к Ковалинскому он перечисляет семь переводов: о старости Цицерона, о смерти, о божьем правосудии, о хранении от долгов, о спокойствие душевном, о вожделении богатств, — все из Плутарха, и оду об уединении Сидрония. Их этих семи переводов до нас дошло четыре.

Басням своим Сковорода придавал серьезное значение. Посылая их приятелю своему в середине 70х годов, он писал: «Друг мой! Не презирай баснословия!.. Сей забавный и фигурный род писания был домашний самым лучшим древним любомудрцам. Лавр и зимой зелен. Так мудрые и в игрушках мудры и во лжи истинны». Мы же должны констатировать, что в литературном отношении «харьковские» басни Сковороды не имеют значения и интересны лишь тем, что в них иногда встречаются блестки свойственных именно ему мыслей.

b) Исключительный интерес представляют сочинения Сковороды, носящие философский и богословский характер. Это уже не забавы Сковороды и не пробы пера, а настоящие творения его духа. В них пытается он запечатлеть результаты всего своего жизненного опыта, выразить свои заветные мысли и через них приобщить других к тому высокому и творческому взгляду на жизнь, который был выработан им в борьбе с самим собой и с господствующими типами миросозерцания.

Изложению религиознофилософских и этических взглядов Сковороды будет посвящена вся вторая часть книги. Мы увидим, какой законченный плод многолетних и глубоких размышлений представляют из себя философские и богословские писания Сковороды. Теперь же скажем несколько слов о том, в какой обстановке, в каком порядке и как писал Сковорода свои произведения. Вот как описывает Ковалинский начало литературной деятельности Сковороды.

«Сковорода, побуждаясь духом, удалился в глубокое уединение. Близ Харькова есть место, называемое Гужвинское, принадлежащее помещикам Земборским, которых любил он за добродушие их. Оное покрыто угрюмым лесом, в средине которого находился пчельник с одною хижиною. Тут поселился Григорий, укрываясь от молвы житейской и злословий духовенства. Предавшись на свободе размышленьям и оградя спокойствие духа безмолвием, бесстрастием, бессуетностью, написал он тут первое сочинение свое в образе книги, названное им «Наркисс», или «О том познай себе». Прежние его, до того писанные милые сочинения были только отрывочные, в стихах и прозе».

Проф. Багалей правильно замечает: «Вот в какой обстановке начал свою философскую деятельность Сковорода! Ученым кабинетом ему служила хижина, помещавшаяся возле пасеки: тишина этого уголка нарушалась только гудением пчел и звуками его собственной флейты; вся его библиотека состояла из греческой или еврейской Библии и, может быть, нескольких любимых классических авторов на латинском и греческом языке. Пища была простая деревенская, крестьянская; сама бумага, на которой писался трактат, находилась в полном соответствии со всей этой обстановкой. В наших руках имеется та самая подлинная рукопись, над которой трудился Сковорода в пасеке у Земборских: это несколько тетрадок, из грубой разношерстной и синеватой бумаги. Работал Сковорода исключительно летом. «Спешим произвести, — пишет он в письме к свящ. Правицкому, — пока есть время, ибо наступает, вернее, стоит у дверей враждебнаямузам зима. Скоро надо будет уже не писать, а руки греть». Рукопись свою Сковорода писал необычайно четким почерком, разборчивость которого по

1,24, чти равна печатному шрифту. Это тот странный почерк, в котором каждая буква выводилась неспеша, с любовью, с истинным долготерпением. Видно, что Сковорода никуда не спешил, что время текпомедленно и полно, когда он размышлял о познании самого себя. Долго зревший плод без всякой нервности и суеты, сам собой принимал внешнюю форму, ему присущую, и Сковорода так рождал свои литературные произведения, как Природа рождает свои: без боли, уверенно, просто. Этот пасечный характер лучшие произведения Сковороды носят в высшей степени., Они проникнуты тишиной и созерцательностью улья и местами в взволнованном и неожиданно сильном подъеме изложения хранят следы глубоких восторгов, пережитых Сковородой в ясные летние дни над своими думами о Жизни и Вечности.

Для чего и для кого писал Сковорода? Писал он, очевидно, потому, что смуписалось^ «Сей естъсынмой первородный, — пишет он о Наркиссе, — рожден в седьмом десятке века сего. И как сына нельзя не родить, раз он зародился, так и Сковорода не мог не написать своего первенца. Но и вообще о всей своей деятельности он выражался с точки зрения «родительства». Он как бы вступил в духовный брак с «краснейшей паче всех» дочерей человеческих Библией, и от этого союза рождались все творения его духа. «Чем было глубже и безлюднее уединение мое, тем счастливее мое сожительство с сею возлюбленною в женах. Родился мне мужеск пол, совершенный истинный человека, умираю не без чаден». Философские творения Сковороды были плоть от плоти и кость от кости того «совершенного и истинного человека», который в нем родился от мистического союза с Библией. Но если творения его есть бессознательный и необходимый плод общей жизненной работы, то все же писал он их не без некоторой мысли о других, не без некоторого идеального «для кого». «Возлюбленный друже Михаиле! — пишет Сковорода в посвящении «Диалога о древнем мире». — Прими от меня маленький сей дарик… Ты родился любитися с Богом. Прими сию лепту, читай, мудрствуй, прирасти ее и возрасти ее». «Се тебе дар, друже! говорится и в предисловий к «Благодарному Еродию», посвященному С. Н. Дятлову. — Да будет тебе плетенка сия зерцалам сердца моего и памяткою дружбы нашей в последние лета». Таким образом, дружба вот вторичный побудительный мотив для писательской деятельностью Сковороды. Он пишет не только для себя, но и для друзей. Как он привык делиться с ними своими мыслями в беседах, так хочет он и в сочинениях своих беседовать с друзьями. Писания Сковороды — это идеально продолженный устный его разговор, и разговор не с первым встречным, не безразлично со всяким человеком, а с живыми и близкими душами, которых он любил и которые любили его. Вот чем объясняется крупный факт в писательской деятельности Сковороды: свои писания он не предназначал для печати. При жизни ни одно сочинение его не прошло через типографский станок. Очевидно, если бы он захотел, он мог бы прекрасно их напечатать. Но он даже списки своих сочинений оберегал от «нечестивых рук». Священнику Якову Правицкому Сковорода пишет: «Вы, снится мне, переписали «Михайлову борьбу» и паки требуете? Обаче посылаю, негли обрящете, чего ваша перепись не образует. Не медлите ж много; обаче чрез неверные руки — не! не! не! Mavolo apud te earn interire, quam volutari manibus impioribus»». Проф. Багалей думает, что Сковорода оберегал свои рукописи от «литературных врагов».