Мартин Бубер - Два образа веры. Сборник работ

возможного. Но тут, внизу, нельзя не признать носителей подлинного света, из

ряда которых поднимается Иисус, — из тех, кто возложил на людей обязанность

исполнять возможное, чтобы не дать им впасть в отчаяние из-за того, что они

не могут служить Богу своими жалкими каждодневными делами.

И все-таки, проводя наши наблюдения над различием между "еврейской" и

"христианской" действительностью веры и связью между Иисусом и еврейством,

мы все еще не воздали должного этому изречению Иисуса о любви к врагу.

"Любите врагов, — говорится в краткой редакции этой логии у Мф., - и

молитесь за обижающих вас и гонящих вас, для того чтобы стать сыновьями

вашего Небесного Отца". Если объяснять эту логию в парадоксальном ключе и с

привлечением одной греческой концепции, и тем не менее с величайшей

возможной достоверностью, то это значит: люди станут тем, что они суть, -

сыновьями Бога, становясь тем, что они суть, — братьями своих братьев.

Моисей обращается к народу (Втор 14:1): "Вы сыновья YHWH, Бога

вашего… ибо ты святой народ у YHWH, твоего Бога". У народа, святого в

Боге, раз он свят и в той мере, в какой он свят, все люди — дети Бога.

Пророки отказывают лишенному святости народу в том, что он принадлежит Богу;

он больше не народ YHWH (Ос 1:9); однако пророк обещает (1:10): "И там, где

говорили им: "Вы не Мой народ", будут говорить им: "Вы сыновья Бога живого".

Благодаря новому освящению Израиля его народ снова будет принят как сын

Бога. В поздней, однако еще дохристианской книге, книге Юбилеев, это

обещание выражается следующим образом: "Их души последуют за Мной, они

исполнят Мою заповедь. Я стану им Отцом, а они Мне — детьми. Все они будут

называться сыновьями Бога живого. Все ангелы и все духи будут знать и

понимать, что они Мои сыновья, а Я — их Отец в верности и испытании, и что Я

люблю их" (1:23 и сл.). До нас дошел диалог между рабби Акивой, заключенным

в тюрьму римлянами, и неким высокопоставленным римским чиновником,

датируемый первой половиной II в. по Р.Х. (ВТ, Бава Батра 10а). Римлянин,

ссылаясь на один из стихов Писания, утверждает, что Бог обращается с евреями

как с непокорными рабами, Акива в ответ ссылается на стих "Вы — сыновья";

римлянин, однако, видит в различии между двумя речениями различие между

двумя стадиями в отношении к Богу: "Если вы исполняете волю Бога -

называетесь Его сыновьями, если не исполняете — рабами". Еще точнее это

выражено в одном из мидрашей (Псикта Раббати, XXVII): "Если ты исполняешь

Его волю, то Он твой Отец, а ты Его сын; если же ты не исполняешь Его воли,

то Он твой хозяин, а ты Его раб". Речение Иисуса о любви к врагу следует

рассматривать в связи с дальнейшим развитием понятия богосыновства. Но нигде

предпосылкой становящегося действительным богосыновства не делается прямо

любовь к человеку, — только здесь, да к тому же в неслыханно простой форме

этого "для того чтобы", т. е. в форме открытого доступа к богосыновству

всякому истинно любящему. Порожденное эсхатологическим порывом того времени,

это речение Иисуса, рассматриваемое с точки зрения истории веры Израиля,

означает ее дополнение. Где-то была проведена дерзновенная (и, как казалось,

отдельная) дуга, и она замкнула окружность. Рассматриваемая в контексте

истории веры христианства, эта дуга должна, разумеется, казаться начальным

отрезком другой фигуры, чем-то вроде гиперболы. Как эта фигу-

pa вычерчивается дальше, характерным образом обнаруживается в том месте

из Пролога Евангелия Иоанна (1:12), где явленный Логос дает право "верующим

в Его имя" стать детьми Божьими, а в схожем месте (1 Ин. 5:1) всякий, кто

верует, что Иисус есть Мессия, объявляется рожденным от Бога, что выражается

в обращении Павла к христианам из язычников: "Ибо все вы сыновья Божьи по

вере во Христа Иисуса" (Гал. 3:26).

Однако вопрос, занимающий нас здесь, вопрос глубоко еврейский, не

имеющий буквально ни малейшего следа христианского влияния, в трех своих

существенных моментах нашел подобный ответ на пороге нашего времени, в

хасидизме. В качестве наиболее ярких примеров следует привести три рассказа

из жизни цаддиков — руководителей хасидских общин. В первом рассказе речь

идет о "враге" вообще. Один цаддик наказывает своим сыновьям: "Молитесь за

ваших врагов, чтобы все у них было благополучно. А если вы думаете, что этим

вы не служите Богу, знайте, что такая молитва служит Богу больше, чем любая

другая". Во второй истории речь идет о границах понятия "ближний". Один

цаддик обращается к Богу: "Господь мира, молю Тебя освободить Израиль. А

если Ты не пожелаешь освободить Израиль, — освободи гоев". В третьем

рассказе говорится о "враге Бога". Ученик спрашивает цаддика, можно ли

любить того, кто восстает на Бога. Цаддик отвечает: "Разве ты не знаешь, что

первая душа от Бога произошла, а всякая человеческая душа — ее частиц

Книга эта возникла из лекций, прочитанных мной в ноябре — декабре 1951 г. в нескольких американских университетах — Иельском, При-нстонском, Колумбийском, Чикагском и других. В начале я поместил в качестве подобающего вступления "Рассказ о двух разговорах", написанный мной в 1932 г., и также включил сюда эссе "Любовь к Богу и идея Бога", написанное в 1943 г. В разделе "Религия и философия" мною использованы некоторые выдержки из обращения по этому вопросу, которым я открывал посвященное этой теме заседание Шопенгауэровского общества во Франкфурте-на-Майне в 1929 г.

Я хочу рассказать о двух разговорах. Одном, который, как мне кажется, завершился так, как может завершиться далеко не всякий разговор, но по сути остался все же недоговоренным; и другом, который, по всей видимости, оказался прерванным и тем не менее все же достиг такой завершенности, какую редко приходится встречать в разговорах.

Оба раза это был спор о Боге, о его понятии и имени, но проходил он в каждом случае совершенно по-разному.

Три вечера подряд я читал в народном университете для взрослых одного среднегерманского промышленного города лекции на тему "Религия как действительность". Под этим я разумел следующее простое положение: "вера" — это не чувство в человеческой душе, это есть вступление человека в действительность, в полную действительность, без пропусков и сокращений. Мысль эта незамысловата, однако она противоречит общепринятому представлению. Поэтому для ее разъяснения и понадобились три вечера, и даже не просто три лекции, но еще и три диспута, которые последовали за лекциями. Эти диспуты меня в некотором отношении удивили и обеспокоили. По всей видимости, большую часть аудитории составляли рабочие, но ни один из них не брал слова. Говорили — задавали вопросы, излагали свои сомнения и соображения — в основном студенты (поскольку