Алексей Хомяков - Полное собрание сочинений Алексея Степановича Хомякова. Том 2

331

человек наказывается за грехи, хотя бы, может быть, яснее было сказать за грех , т. с. за готовность свою. Один только Христос, не будучи дольником греха и подчинившись добровольно логике человеческих отношений к Божиему миру, т. е. страданию и смерти, осудил эту логику, сделав ее несправедливою к человеку вообще, которого Он в Себе представлял, хотя без него она была бы справедлива к каждому отдельному человеку. Он без греха, из любви, принял все условия земной жизни, не принимая даже заслуженного блаженства, чтобы не разлучиться с братией, обращая таким образом добровольно-принятый грех человеческого неповиновения и неправды в добродетель и высшую правду любви. Я не привожу текстов, подтверждающих это верование по самой простой причине: если мы приняли дух Евангелия, то слова ваши будут согласны с текстами; если же нет, то и тексты мы приведем и поймем криво. Человек страдает как дольник греха; и так совершенно справедливо сказать, что человек наказывается за грехи, хотя крайне неразумно было бы думать, что он страдает по мере своей доли, как некоторые думают, и как можно бы предположить из отдельных выражений Св. отцов. Мера каждого безмерна , как грех вообще, и в каждом она облегчается милостью Божиею, по закону Его общего строительства, неизвестному ни нам, ни даже высшим Его созданиям (как можно заключить из одного места послания к Ефесеям). Вы совершенно правы, говоря, что Бог не наказывает человека, а что зло само себя наказывает по неотразимому закону логики, и, в этом случае, я вам дам текст для оправдания против тех, которые стали бы вас обвинять. Апостол Иаков говорит: «как сам Бог не искушается злом, так и не искушает Он никого», *) а напротив того «всякое даяние благо и всяк дар совершен свыше есть, исходяй от Отца светов». **) Злом тут называет он не страсти, а всякое зло жиз-

*) Иак. гл. 1, ст. 13.

**) Там же, ст. 17.

332

ненное; ибо он прежде сказал: «блажен человек, претерпевший искушение. *) Что человек страдает не по той мере личного греха, т. е. видимого проступка, которую мы склонны ставить в соотношение с страданием, в том нам свидетельствует Сам Христос, когда на вопрос: почему человек болен, по своим-ли грехам или по грехам родителей? Он отвечал: «ни по тем, ни по другим, но да явится на нем сила Божия». Если, в одном случае Он так сказал, то ни в каком случае нам нельзя искать того отношения между грехом и страданиями, которое многими предполагается. Разумеется, что больной, о котором говорил Спаситель, все-таки страдал как дольник греха, и словами Спасителя отстраняется только ложная идея меры; ибо иначе мы должны бы были предположить, что больной страдал сверх меры, т. е. несправедливо. Сам же грех наказывает себя логическим выводом — страданием, всегда умеряемым милосердием Божиим. Итак, сознание, что человек страдает за свой грех (как дольник греха), и сознание греха в каждом страдании, как бы оно ни было ничтожно, совершенно справедливо. То же самое относится и ко всякому неразумию, которое есть только одна из форм духовного страдания. В суждении о Вине не должно забывать, что он в одном месте говорите: «les pйchйs sont le pйchй» (грехи суть грех) й чрез это отстраняет идею меры, которая вас, мне кажется, сбила; ибо, отстранив ее, выйдет, что вы согласны и с Вине, и с учением всего Христианства, кроме Латинствующих.

Вине говорит о страдании как воспитателе, данном нам от Бога. Когда вы признаете, что счастливцу легче забыть Бога, чем страдальцу, не тоже ли вы говорите? Но почему этот воспитатель дается одному, а не дается другому? Кто скажет? Почему не всем людям одна судьба? В похвале страданию вообще много риторства, это правда; но не должно его оставлять и без похвалы. Вы совершенно правы, а что еще лучше, правы с теп-

*) Там же, ст. 12.

333

лотою душевною, когда говорите, что Бог учит всем, скорбью и радостью, солнцем и бурею; но что ж из этого? Пословица все-таки права: «гром не грянет, мужик (человек) не перекрестится». По крайней мере, часто так бывает. О страдании и счастье я готов сказать то, что Павел о посте: «ты не ешь и благодаришь Бога, другой ест и благодарить Бога, и оба делают хорошо». Вине говорить: «если ты много страдаешь, думай, что тебя Бог много любит», а кого же Он любит немного? или кого не любит Он, если человек только позволяет Богу любить его? Вине не правь, ибо дозволяет какую-то гордость страдания. Об этой гордости сказать можно тоже, что Варсонофий о гордости поста: «Ты постишься, а брат твой есть, и ты этим хвалишься. Пост — лекарство для души. Чем же ты хвастаешься, что с помощью лекарства достигаешь здоровья, которое брат твой имеет не лечившись? Разве больные могут хвастаться?» Но они могут и должны благодарить целителя, понимая его явную любовь. Бог не посылает страдания, логического последствия греховности нашей; нет, Он постоянно умеряет его едкость; но Он не устраняет его, дабы человек не впал в тупое довольство собою и миром. Страдалец благодарит Бога, счастливец также, оба равно Богу угодны: в этом я согласен и даже думаю, что благодарность счастливого человека лучше и святее. Вине говорить (слов не помню, но смысл таков): «Ты встал сытый из-за стола и взглянул на небо, и мысленно благодарил Бога — ты еще не благодарил. Уделил ли ты часть своей трапезы голодному? или подумал ли умом и сердцем, как бы его насытить? или, если все это тебе недоступно, поскорбел ли ты искренно об его голоде? О! тогда ты благодарил». Страдание способнее к состраданию, чем счастье (я говорю вообще, ибо иногда оно ожесточает), и поэтому благодарность, т. е. выражение ее в деятельности любви к ближнему, труднее счастливому, чем несчастному. Поэтому самому человек, признавая страдание за последствие, и, следовательно, за наказание греха, должен благодарить Бога, до-

334

пустившего это страдание и убавившего так сказать, тягость счастья, которой он не умел носить.

Вы видите, что мысль моя очень похожа на вашу и что вообще разница между вами и общепринятою формулою заключается собственно в том, что в нее вводят идею не только зависимости скорби от греха, но еще какого-то арифметического отношения скорби к греху, т. е. чистую и явную нелепость. Отстраните ее, и вы согласитесь, что если бы человек был безгрешен, Бог бы не мог его посещать страданием или смертью. Смерть обратилась бы в преображение. Это служит ответом на безумное мнение, недавно возведенное в догмат папою, о полной безгрешности Божией Матери.

Но тут снова встречается тот бесконечный вопрос, о котором я уже говорил, вопрос о совмещении свободы и необходимости. Каким образом может человек, так сказать, требовать и вытребовать изменения логических законов мироздания? Каким образом может он от Бога, всегда умеряющего строгость логического закона, т. е. враждебность мира (Его мысли) к человеку, отвергшему святость этой мысли, испросить еще большего умягчения закона в частном случае? Вопрос очевидно неразрешим вполне; но, в тоже время, душа как-то чувствует, что различие между законом мысли Божией в отношении ко всему миру и в отношении той же мысли к каждому данному случаю, выдумано бредом нашей слепоты и не имеет никакой существенности. Законы нравственная мира также непреложны как и законы физического мира (который есть в тоже время и нравственный); а между тем мы чувствуем, что наша воля (разумеется под благодатью) изменяет нас самих и, следовательно, наши отношения к Богу. Почему-же та же воля, выраженная в молитве, не могла-бы изменить и отношении наших к миру внешнему? Скажете ли, что в одном случае молитва, явно законная (ибо есть требование улучшения), не может не быть исполнена, а в другом ее исполнение было бы, так сказать, незаконным, ибо оно нарушило бы логику всеобщих явлений? Тут более кажу-