Георг Вильгельм Фридрих Гегель - Философия истории

Когда Сократ утверждал, что человек может действовать, руководясь разумением, убеждением, – он признал, что субъект имеет решающее значение в противоположность отечеству и обычаю, и следовательно сделал себя оракулом в греческом смысле. Он говорил, что в нем есть δαιμονιον, который советует ему, чтò он должен делать, и открывает ему, чтò полезно для его друзей. Открылся внутренний мир субъективности и благодаря этому произошел разрыв с действительностью. Правда, сам Сократ еще выполнял свои обязанности как гражданин, но для него истинным отечеством был мир мыслей, а не это существующее государство и его религия. Теперь был поставлен вопрос, существуют ли боги и чтò они такое? Ученик Сократа, Платон, изгнал из своего государства Гомера и Гезиода, родоначальников религиозных представлений греков, потому что он требовал более высокого, удовлетворяющего требованиям мысли представления о том, что должно быть почитаемо как бог. Тогда многие граждане удалялись от практической жизни, от государственных дел, чтобы жить в идеальном мире. Принцип Сократа оказывается революционным по отношению к афинскому государству, так как особенность этого государства заключается в том, что обычай есть та форма, в которой выражается его существование, а именно нераздельность мысли и действительной жизни. Когда Сократ желает побудить своих друзей к размышлению, разговор всегда имеет отрицательный характер, т.е. он доводит их до сознания, что они не знают, что справедливо. Но если он был приговорен к смерти за то, что он высказал принцип, который должен был господствовать отныне, то в этом выражается как высокая справедливость, потому что афинский народ осуждает своего абсолютного врага, так и высокий трагизм, заключающийся в том, что афиняне должны были узнать, что осуждаемое ими в Сократе уже пустило прочные корни в них самих, что следовательно они в такой же степени виновны или в такой же степени должны быть оправданы. С этим чувством они (впоследствии) осудили обвинителей Сократа и признали его невиновным. А в Афинах с тех пор все более и более развивался более высокий принцип, оказывавшийся гибельным для субстанциального существования афинского государства: дух усвоил себе влечение к тому, чтобы доставлять удовлетворение самому себе, размышлять. Даже и в состоянии упадка дух Афин величественен, так как он оказывается свободным, либеральным, он вы {254}ражает свои моменты в их чистом своеобразии, в соответствующей им форме. С привлекательною бодростью, мужеством и веселым легкомыслием, проявляемым даже в трагическом, афиняне провожают в могилу свою нравственность. Мы усматриваем более высокий интерес нового просвещения в том, что народ осмеивал свои собственные глупости и восхищался комедиями Аристофана, которые полны язвительнейших насмешек и в то же время носят на себе печать необузданной веселости.

В Спарте наступает такой же упадок, выражающийся в том, что субъект старается отстоять свои интересы, выступая против общей нравственной жизни, но там обнаруживается лишь отдельная сторона частной субъективности, испорченность как таковая, грубая безнравственность, пошлый эгоизм, корыстолюбие, продажность. Все эти страсти проявляются в Спарте, в особенности у спартанских полководцев, которые, большей частью находясь вдали от отечества, получали возможность добиваться своих выгод в ущерб как своему государству, так и тем лицам, для оказания помощи которым они были посланы.

После поражения Афин гегемония досталась Спарте, но она, как уже было упомянуто, до такой степени эгоистически злоупотребляла ею, что возбудила всеобщую ненависть к себе. Фивы недолго могли играть роль, сводившуюся к унижению Спарты, и в конце концов истощили свои силы в войне с фокейцами. Спартанцы и фокейцы, – первые за то, что они напали на фиванскую крепость, последние за то, что они вспахали под поле участок земли, принадлежавший дельфийскому Аполлону, – были присуждены к значительным денежным взысканиям. Но оба эти государства отказались платить, потому что Амфиктионов суд пользовался не бòльшим авторитетом, чем старинный немецкий рейхстаг, которому немецкие государи подчинялись, поскольку это было им угодно. Фиванцы должны были наказать фокейцев; но, совершив своеобразное насильственное деяние, а именно – осквернив и ограбив храм в Дельфах, фокейцы стали на короткое время очень могущественными. Этот поступок завершил падение Греции, святыня была осквернена, бог, так сказать, убит; благодаря этому единство лишилось последней точки опоры; было нарушено благоговение к тому, что в Греции всегда являлось как бы высшей волей, монархическим принципом, он был осмеян и попран.

Дальнейшее развитие выражается в совершенно наивной форме, а именно: вместо низложенного оракула выступает другая принимаю {255}щая решения воля, действительная , могущественная царская власть . Чужеземец, македонский царь Филипп, взялся отомстить за оскорбление оракула и стал с тех пор его преемником, сделавшись властелином Греции. Филипп подчинил себе греческие государства и довел их до сознания, что их независимость прекратилась и что они уже не могли сохранить самостоятельность. Мелочность, суровость, насилия, обманы в политике – все эти возбуждавшие ненависть черты, в которых так часто упрекали Филиппа, не перешли к юноше Александру, когда он стал во главе греков. Ему не нужно было совершать таких поступков; ему не приходилось еще только создавать для себя войско, потому что он уже нашел его готовым. Подобно тому как он мог вскочить на Буцефала, обуздать его и подчинить его своей воле, он нашел уже сформированной и македонскую фалангу – эту незыблемую дисциплинированную железную массу, производившую сильный эффект уже при Филиппе, который применял ее, подражая Эпаминонду.

Александр был воспитан самым глубокомысленным и многосторонним мыслителем древности – Аристотелем , и воспитание было достойно того, кто занялся им. Александр был введен Аристотелем в недра самой глубокомысленной метафизики; благодаря этому его природный характер совершенно очистился и освободился от оков мнения, грубости, бессодержательных представлений. Аристотель оставил эту великую личность такою же непредубежденною, какою она была, но запечатлел в ней глубокое сознание того, чтò есть истинное, и сделал этот гениальный дух пластичным, как шар, свободно парящий в эфире.

Получив такое образование, Александр стал во главе эллинов, чтобы перенести Грецию в Азию. Будучи двадцатилетним юношей, он вел испытанную армию, в которой все полководцы были пожилые люди, весьма опытные в военном деле. Цель Александра заключалась в том, чтобы отомстить за все то зло, которое в течение долгого времени Азия причиняла Греции, и наконец разрешить оружием старый спор между Востоком и Западом, окончить их борьбу. Если в этой борьбе он мстил Востоку за то зло, которое он причинил Греции, то он же и отплатил ему добром за те начатки культуры, которые были занесены оттуда, распространив на Востоке созревшую и высоко развитую культуру и эллинизировав оккупированную им Азию. Величие и привлекательность этого дела соответствовали его гению, его своеобразной юношеской индивидуальности, более прекрасной, чем все другие, стоявшие во главе таких предприятий. Ведь в нем не только сочетались гений полководца, величайшее мужество и величайшая отвага, {256}но все эти свойства возвышались благодаря его прекрасной гуманности и индивидуальности. Хотя его полководцы были преданы ему, но все-таки они были старыми слугами его отца, и это ставило его в затруднительное положение: ведь его величие и его юношеский возраст были унизительны для них, считавших вполне законченными себя и то, что уже совершилось; если же их зависть, как у Клита, доходила до слепой ярости, то это должно было очень раздражать и Александра.