Чарльз Кули - Человеческая природа и социальный порядок

Следующий подход представляет собою двойную причинность, или разделение полномочий между обществом и личностью, которые рассматриваются как два отдельных причинных фактора. Это представление в той или иной форме обычно встречается в социальных и этических дискуссиях. В философском отношении оно не является шагом вперед по сравнению с предыдущим. Здесь присутствует все та же предпосылка: индивид как самостоятельный, несвязанный фактор; однако ему противопоставлены некие неопределенные общие, или коллективные, интерес и сила. Похоже, что люди настолько привыкли считать себя независимыми причинами, своего рода творцами локального масштаба, что, когда существование всеобщих феноменов не может пройти мимо их внимания, они, вероятно, должны рассматривать их как нечто дополнительное, самостоятельное и в той или иной степени противоположное себе. Эти две силы соперничают с переменным успехом, а мыслитель может симпатизировать одной из них или другой, будучи, соответственно, индивидуалистом или социалистом. Доктрины, обычно ассоциируемые с этими терминами, отличаются в своем понимании сущности жизни только в принятии одной из сторон все той же сомнительной антитезы. Для социалиста желательна победа общей, или коллективной, силы, индивидуалист же придерживается противоположного мнения. Ни тот, ни другой не предлагают каких-либо изменений самой основы, какой-либо примиряющей и обновленной широты взгляда. Что касается широты взгляда то человек может с тем же успехом быть как индивидуалистом, так и социалистом или коллективистом — оба подхода философски идентичны, несмотря на антагонизм программ. Тот же, кто склонен примкнуть к какой-либо из сторон, может занять выжидательную позицию: полемика, основывающаяся на ложной концепции жизни, вскоре займет подобающее место на свалке забытых обломков спекулятивных теорий.

В-третьих, существует примитивный индивидуализм. Это выражение используется для описания воззрения, согласно которому социальность следует за индивидуальностью во времени как более поздний и дополнительный продукт развития. Данная точка зрения — разновидность предыдущих, образованная, возможно, смешением индивидуалистических предубеждений с незрелой эволюционной философией. Индивидуальность при этом обычно понимается как что-то низшее в моральном плане и в то же время как предшествующее во времени. Человек был просто индивидом, человечество — простой совокупностью таковых, но он постепенно социализировался, все более сливаясь с общественным целым. В моральном отношении индивидуальное — плохо, социальное — хорошо, и мы должны ускорить работу по вытеснению первого и привнесению последнего.

Взгляд, который я считаю правильным, состоит, конечно же, в том, что индивидуальность не является ни предшествующей во времени, ни стоящей ниже социальности в моральном отношении; они всегда существовали бок о бок в качестве взаимнодополняющих друг друга аспектов одного и того же явления, а прогресс шел от низшего к более высокому типу и того, и другого, а не от одного к другому. Если слово «социальный» применяется только для обозначения высшей формы разумной жизни, то оно должно, как уже отмечалось, противопоставляться не «индивидуальному», а «животному», «чувственному» или какому-либо другому слову, означающему умственную или моральную неполноценность. В те времена, когда состояние наших далеких предков было таково, что мы не стали бы называть его социальным, оно в равной степени не заслуживало бы и описания в качестве индивидуального или личного. Иными словами, их состояние будет для нас одинаково низшим, рассматривай мы их хоть по отдельности, хоть в коллективе. Сомневаться в этом — значит сомневаться в целостном единстве человеческой жизни.

Жизнь человеческого рода, равно как и других родов живых существ, всегда была одновременно и общей, и особенной, всегда со держала и коллективные, и дистрибутивные аспекты. Уровень развития этой жизни постепенно повышался, включая, разумеется, и оба упомянутых аспекта. Сейчас, как и всегда, они развиваются как одно целое, и их единство можно наблюдать в высших проявлениях выдающихся умов. Шекспир, например, с одной стороны, является уникальной и необыкновенной личностью, а с другой — он блестящее выражение всеобщей жизни человечества. Это различие заключено не в нем самом, а в том, под каким углом зрения мы на него смотрим.

Наконец, существует точка зрения социальных способностей. Это выражение может использоваться для обозначения тех концепций, согласно которым социальное включает в себя часть, нередко весьма определенную, индивида. Человеческая природа, таким образом, разделяется на индивидуалистические и внесоциальные наклонности и способности и на те, которые социальны. Так, некоторые эмоции — такие, как любовь, — социальны; другие — такие, как страх или гнев, — асоциальны и индивидуалистичны. Отдельные авторы даже интеллект трактуют как индивидуалистическую способность и обнаруживают социальность лишь в некоторых эмоциях и чувствах.

Подобная идея собственно социальных инстинктов или способностей вполне пригодна, если мы употребляем слово «социальный» в смысле, свойственном непринужденной беседе или непосредственному чувству приязни. В этом смысле любовь, конечно, более социальна, чем страх. Но если подразумевается, что эти инстинкты или способности сами по себе морально выше, чем другие, или что только они одни имеют отношение к коллективной жизни, то взгляд этот, я думаю, весьма сомнителен. Во всяком случае, мнение, которого я придерживаюсь и надеюсь полнее объяснить в ходе дальнейшего изложения, таково, что человеческий психический потенциал не делится на социальный и внесоциальный: он весь целиком социален в широком смысле этого слова, весь целиком — часть общечеловеческой жизни, и его социальный и моральный прогресс заключается не столько в развитии одних способностей или инстинктов и подавлении других, сколько в подчинении всех их той стороне прогрессивной организации жизни, которую мы знаем в себе как совесть.

Относительная значимость некоторых инстинктов или наклонностей может возрастать, функции их могут усиливаться, в то время как в отношении других может быть справедливо обратное. Такое соотношение роста и убывания составляет, по-видимому, общую черту эволюции, и нет оснований считать, что она не присуща и нашему психическому развитию. Но здесь так же, как и всюду, большинство — если не все — элементов этого развития функциональны как по отношению к коллективной, так и дистрибутивной сторонам жизни; не существует резкого разделения способностей между ними, и прогресс осуществляется скорее благодаря постепенной адаптации старых органов к новым функциям, чем благодаря их ослаблению и отмиранию.