Михаил Петров - Судьба философа в интерьере эпохи.

Таких примеров можно бы было привести сколько угодно, в наши дни - это повседневность: в любых ситуациях выбора ученые предпочитают дисциплинарную вечность. И это понятно - без дисциплинарной вечности нет науки, нет измеримости, нет условии для приложения математики, нет кумуляции результатов обычного естественнонаучного типа. Ученые не любят говорить о глубине дисциплинарных вечностей, о том, где они начинаются в прошлом и где кончаются в будущем. Свято веруя в неограниченные возможности математической интерпретации, во всесилие научного метода, которые дают столь прекрасные результаты в физике, химии и других естественных дисциплинах с неограниченной глубиной вечности, ученые в своем модельно-математическом фанатизме сближаются с логико-субстанциональным фанатизмом Гегеля. Вместе с Гегелем они видят в естественно-научных дисциплинах идеал научности и конечную цель познания, слепо копируют высокие образцы глубоководной исследовательской техники на мелях социологии, лингвистики, психологии, где глубина дисциплинарных вечностей, роль инерционных моментов репродукции ничтожна по сравнению с соответствующими параметрами естественных дисциплин. Это и вызывает кризисные явления в современной гносеологии.

В центре современного кризиса две проблемы: природа социальности и глубина дисциплинарной вечности общественных дисциплин.

Проблема природы социальности не нова. Состоит она в следующем:

а) либо мы признаем за социальными институтами, за "суммами обстоятельств" социальной жизни тот же статус нечеловеческого или "естественного" установления, что и за вещами окружения и за собственной Человеческой природой, и тогда познавательная позиция по отношению к социальным объектам ничем в принципе не отличается от познавательной позиции в естественнонаучных дисциплинах; человек в этом случае столь же мало ответственен за состав, способ функционирования, свойства, изменения социальных институтов, как и за законы природы или за специфику собственного физиологического устройства;

б) либо мы не признаем этого статуса "естественности" или "божественности" за социальностью, выделяем ее структуры, институты, все составляющие "суммы обстоятельств" общественной жизни, в том числе и проблемы, в особый класс объектов, сотворенных человеком, а именно усилиями предшественников живущего поколения, тогда познавательная позиция по отношению к социальным объектам, не отменяя и не подменяя "открывающую" позицию ученого - социальность достаточно инерционна, должна быть дополнена позицией активного вмешательства в эти структуры, институты и иные составляющие социальности - позицией очевидно невозможной по отношению к "естественным" объектам; в этом случае человек ответственен за социальность ровно настолько, насколько к ней приложима такая вторая позиция активного вмешательства.

Марксизм придерживается второго подхода, выступая на два фронта: против идеализма вообще и Гегеля в особенности, приписывающего знаку, понятию невозможную для них роль субъекта исторического процесса, а также и против "естественного" истолкования общества предшествующим материализмом, который не выходил за рамки социальной, через обстоятельства и воспитание, детерминации человека, оставляя в стороне проблему того, как люди творят обстоятельства, то есть проблему революционной практики. Суть концепции материалистического понимания истории, по Марксу и Энгельсу, состоит в том, что единственным и монопольным субъектом исторического процесса признается живущее поколение людей. При этом живущее поколение выступает в нескольких ролях. Как звено в преемственной эстафете поколений, оно, во-первых, уподоблено предшествующему поколению в процессах воспитания и выступает как наследник созданной предшественниками "суммы обстоятельств". Решая собственные проблемы, оно, во-вторых, критически оценивает наследство и ищет путей к его изменению, стихийно или осознанно меняет наличную "сумму обстоятельств" в соответствии с собственными представлениями о должном. Оно, наконец, в процессе воспитания входящего в жизнь поколения формирует его по собственному образу и подобию, передает ему унаследованную и преобразованную "сумму обстоятельств", то есть преемственно воспроизводит свой собственный ролевой набор наследника сложившейся формы деятельности, революционного практика и воспитателя.

Такое, понятое по основанию социальной наследственности (преемственности) развитие вскрывает дополнительные функции и источники определения знаковых структур. Если учесть, что социальность не кодируется в генах, что индивид конечен с точки зрения его ментальной и физической "вместимости", что, наконец, корпус передаваемого от поколения к поколению социально-необходимого знания, в котором закодирована наличная "сумма обстоятельств", в любом обществе заведомо превышает "вместимость" отдельного индивида, то концепция материалистического понимания истории вскрывает огромный пласт гносеологической проблематики, который пока, к сожалению, почти не затронут исследованиями.

Вторая кризисная проблема современной гносеологии связана с вопросом о допустимых глубинах дисциплинарных вечностей в общественных науках. Она возникает как побочный продукт, связанный с появлением в современной социальности таймированных, ограниченных по срокам решения проблем, которые разрешимы на базе накопленного опыта и требуют вовлечения в процесс решения всей наличной релевантной информации. В более узком смысле проблема возникает из противоречия между административной, опирающейся на опыт, и научной, опирающейся на исследование, процедурами выработки решений. Административная процедура оперативна и эффективна, когда имеет дело с решениями типизированных и освоенных в опыте задач, но становится произвольной, не достигающей результата и даже социально опасной в своем стремлении оставаться оперативной в решении новых проблем традиционными средствами, которые к этим проблемам непримиримы. Научная процедура, со своей стороны, стремится решать проблемы на базе полной информации и, поскольку "полная информация" - недостижимый идеал, научная процедура всегда отодвигает решение на неопределенное будущее, превращает проблему в предмет, а сама вырождается в научную дисциплину. В этом гносеологическом тупике социальной ответственности, когда таймированность проблем требует оперативности, а их новизна - исследования, и возникает побочная, но достаточно ядовитая проблема глубины дисциплинарной вечности в общественных науках.

Глубина дисциплинарной вечности прямо связана с глубиной предвидения. Если вечность не ограничена, как это имеет место в естественных дисциплинах, не ограничено и предвидение. Ничто не мешает нам, например, с практически полной уверенностью предвидеть, что на любой планете, в любом веке, в любом бассейне, наполненном любой жидкостью, любое тело будет вести себя по закону Архимеда, если, конечно, контакт жидкости и тела не вызовет какую-нибудь сверхбурную реакцию. Но, как правило, нас мало интересуют предвидения такого рода, основанные на экстраполяции фундаментального знания на любые точки пространственно-временного континуума. Интуитивно каждый из нас чувствует, что предвидение и прогнозирование в области социальных явлений есть нечто совершенно иное, и вопрос лишь в том - почему? На него может быть лишь два ответа.