Мария Хевеши - Толпа, массы, политика

Понимая, что масса и ее поведение есть и результат современного развития и ее жертва, что она может выступать и консервативно, и прогрессивно, и апатично, и весьма бурно, вряд ли правильно было бы вести речь об осуждении или восхвалении масс. Важно, что современная социально-философская мысль фиксирует сам факт «массовизации», повсеместность этого феномена, новую роль масс, пытаясь делать из этого факта те или иные выводы. При этом надо иметь в виду, что толпа трактуется часто как узкое образование, тогда как масса, наоборот, как крайне широкое.

Исследование масс в послевоенные годы было неразрывно связано и с осмыслением не только такого социально-политического явления как фашизм, но и с осознанием сущности тоталитаризма как такового. Разоблачение Хрущевым сталинского режима сделали общеизвестными преступления, имевшие место в годы сталинизма. Все очевиднее становилась общность большевизма и фашизма как различных форм тоталитаризма. Само понятие тоталитаризма было введено в политический оборот Муссолини, использовавшим терминологию итальянского философа Джентиле, который исходил из того, что нет никаких пределов государственному вмешательству в личную жизнь людей.

В современной социально-философской литературе имеет место и отрицание понятия «тоталитаризм», считающее его несостоятельным в содержательном и методологическом плане. В той литературе, которая признает и оперирует этим понятием имеют место разные трактовки тоталитаризма. Так Поппер в своем «Открытом обществе и его врагах» трактует тоталитаризм как явление, присущее всей истории человечества. Как известно, Поппер делит общества на «закрытые», это коллективистские, племенные общества, и «открытые», в которых произошел отказ от коллективизма и индивид вынужден сам принимать решения. Переход от закрытого к открытому обществу означал величайшую революцию в судьбах человечества. В результате этой революции произошло, по словам Поппера, «перенапряжение цивилизации». Тоталитаризм рассматривается им как новый племенной дух, как возврат к «закрытому обществу». Миф о революции ничто иное, как «типичное выражение романтической истерии и радикализма, порожденного разложением племенного строя и напряжением цивилизации… Это разновидность христианства, советующая создавать мифы взамен христианской ответственности, представляет собой первобытное христианство — христианство, отказывающееся продолжать развитие гуманизма. Берегитесь ложных пророков! То, за что они ратуют, не сознавая сами — это утраченное единство племени. Возвращение к закрытому обществу, которое они защищают, это возвращение к пещерному, животному состоянию» [180] Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 2. С. 280. . Истоки тоталитаризма Поппер усматривает уже в политической философии Платона, считавшего справедливым то, что полезно государству. Поппер оценивает платоновский подход к политике как утопическую социальную инженерию, неразрывно связанную с историческими пророчествами и насилием. Этот подход ставит задачу осчастливить человечество. Утопический подход ведет к опасной догматической приверженности схеме, во имя которой приносятся многочисленные жертвы. Социальной инженерии он противопоставляет постепенную инженерию, которая не исходит из попыток осчастливить человечество, а стремится постепенно облегчить его страдания.

Другие авторы считают тоталитаризм явлением присущим именно XX веку. Они рассматривают его как детище индустриального общества, когда развитие техники внесло важные изменения в механизм функционирования прежних диктаторских, тиранических режимов и стало возможным само «массовое общество».

Наиболее серьезным исследованием, в котором развивается вторая точка зрения и которой придерживается и автор данной работы, является книга Ханны Арендт «Истоки тоталитаризма», первое издание которой вышло в 1951 г. Исходной точкой зрения Арендт является осознание того, что тоталитарные движения и тоталитарные режимы, несмотря на свой явно преступный характер, пользуются широкой поддержкой масс и существуют именно благодаря этой поддержке, имеющей место до самого конца существования режима, что уже само по себе вызывает серьезную тревогу. Сама возможность тоталитаризма объясняется Арендт тем, что в XX веке при империализме происходит превращение классов в массы, имеет место постоянное ощущение нестабильности, предстающей как функциональная необходимость для тотального господства. Прослеживая становление империализма в конце XIX в., Арендт фиксирует внимание на союзе толпы и капитала. Толпу она не отождествляет ни с народом, ни с нарастающим рабочим классом. Под ней она понимает «отбросы» всех классов. Она говорит о том, что исторические пессимисты от Буркхарда до Шпенглера понимали глубокую безответственность этого нового социального слоя, поддержку ими диктатора. Но они не поняли, что «толпа является не только отбросом буржуазного общества, но и его побочным продуктом, непосредственно им производимым и потому от него неотделимым… Они не заметили и постоянно возраставшего в высшем обществе восхищения уголовным миром… непрерывного, шаг за шагом отступления во всех вопросах морали и растущего пристрастия к анархическому цинизму этого собственного своего детища» [181] Арендт Х . Истоки тоталитаризма. М., 1996. С. 225. . Появление империализма, согласно Арендт, сопровождалось перенакоплением излишнего богатства, и чтобы найти ему применение, империализм нуждался в помощи толпы. Выкинутые кризисами за пределы производящего общества толпы, эти, согласно ее формулировке, отбросы человеческого общества оказались также заинтересованными в экспансии. Казалось, что только экспансия способна разрешить экономические и социальные проблемы современности. «В конечном счете это побудило немецкую буржуазию сбросить лицемерную маску и открыто признать свое родство с толпой, со всей определенностью взывая к ней встать на защиту своих собственнических интересов» [182] Там же. С. 226. .

Первая мировая война, связанные с ней условия нестабильности, страдания огромной массы людей как бы служили доказательством того, что перестали действовать общепринятые правила и нормы. Война, по ее словам, есть великая прелюдия к распаду классов и их превращению в массы. Во время войны человек не просто выступает винтиком огромной военной машины, массовых действий, но он стремится быть анонимным, безликим. «Война по сути своей антигуманистична, антикультурна, антилиберальна, она возводит жестокость в добродетель.» После войны появилось огромное количество людей, выброшенных из своих стран, лишенных гражданства. Эти люди откололись от своих национальных и социальных групп, не имели глубоких корней в той земле, в которой проживали. Поэтому у них не было особого законопослушания и обязательств по отношению к государству. «Парадокс, заключенный в потере человеческих прав, таков, что эта потеря тотчас же сопровождается превращением человека в биологическую особь, в человека вообще — без профессии, без гражданства, без мнения, без дела, по которым можно узнать и выделить самого себя из себе подобных… при отнятой возможности выразиться внутри некоего общечеловеческого мира и воздействовать на него… опасность в том, что мировая всеохватывающая цивилизация может порождать варваров из самой себя, вынуждая миллионы людей жить в условиях, которые вопреки видимости суть условия для дикарей» [183] Там же. С. 404. . Политическая дезинтеграция как результат первой мировой войны сделала сотни тысяч людей бездомными, лишила их государства. Из-за безработицы миллионы людей оказались экономически лишними и социально обременительными. Все это Арендт связывает и с тем, что права человека на деле были только сформулированы, не имели необходимых политических гарантий и утеряли в своей традиционной форме всякую общезначимость. Именно такая ситуация порождала огромное количество живых трупов и явилась предпосылкой самой возможности концлагерей с их «безумным массовым производством трупов». Именно в ситуации, когда огромное количество людей оказывается избыточным, возможен тоталитаризм. Тоталитарные движения в высшей степени зависят от голых количеств.