Карл Шмитт - Государство и политическая форма

В конце XVIII века старый Геберпин связал вопрос права о чрезвычайном положении в государстве с вопросом разграничения дел юстиции от дел правительства и учил, что в случае угрозы или большого вреда для государства правительство может объявить любое дело юстиции делом правительства. В XIX веке Дюфур , один из отцов французского административного права, определял изъятый из всякой последующей судебной проверки правительственный акт (act de gouvernement) в том духе, что его целью является защита общества , а именно защита от внутренних и внешних, открытых или скрытых, настоящих или будущих врагов. Как ни относиться к подобным определениям, они в любом случае указывают на юридически сущностную особенность политических «правительственных актов», которая получила правовое признание даже в либеральном правовом государстве. Но в государстве фюрера, в котором законодательство, правительство и юстиция не контролируют друг друга из-за взаимного недоверия [28] , как в либеральном правовом государстве (то, что в ином случае справедливо для «правительственного акта»), в несравнимо высокой мере должно быть применимо к действию, посредством которого фюрер отстоял свое право быть высшим вождем и судьей.

Содержание и объем своих действий определяет сам фюрер. В речи еще раз было подтверждено, что с воскресенья, ночи 1 июля, восстановлено состояние «нормальной юстиции». Закон о мерах чрезвычайной защиты государства от 3 июля 1934 года ( RGBl. I, S.529) определяет в форме правительственного закона временной и предметный охват непосредственных действий фюрера. Не санкционированные фюрером «специальные акции» вне или внутри временного периода трех дней, никак не связанные с действиями фюрера, суть тем большее беззаконие, чем выше и чище право фюрера. Согласно заявлениям прусского премьер-министра Геринга от 12 июля или рейхсминистра юстиции Гюртнера от 20 июля 1934 года [29] принято решение об особо строгом уголовном преследовании подобных недопустимых деяний чрезвычайного рода. То, что различение санкционированных и несанкционированных действий в случае сомнения не может быть делом судов, должно быть само собой разумеющимся после приведенных выше разъяснений об особенности правительственного акта и действий фюрера.

IV. Внутри всего периода трех дней особенно проявляются те судебные действия фюрера, посредством которых он как вождь движения покарал особую измену подчиненных ему вождей , направленную против него как высшего вождя движения. Вождь движения как таковой имеет судебную функцию, внутреннее право которой не может осуществить никто иной. Фюрер в своей речи в рейхстаге особо подчеркнул то, что в нашем государстве существует лишь один носитель политической воли – национал-социалистическая партия. Но к сообществу, которое подобным образом подразделяется и упорядочивается посредством государства, движения, народа, также относится собственное внутреннее право тех государствообразующих порядков в жизни и обществе, которые особым образом обосновываются клятвой верности фюреру. От того, что партия выполняет свою задачу, зависит не меньше, чем судьба политического единства самого немецкого народа. «Эту огромную задачу, в которой также концентрируется вся угроза политического, нельзя переложить с партии ни на какой иной орган, менее всего – на буржуазный суд, действующий по процедурам в форме юстиции. Здесь она может рассчитывать только на себя» [30] . Поэтому здесь политический вождь вследствие особой квалификации преступления специфическим образом стал еще и высшим судьей.

V. Фюрер постоянно напоминает о крахе 1918 года. Этим определяется наше сегодняшнее положение. Тот, кто желает верно оценить серьезные события 30 июня, не может изымать произошедшее в этот и последующие два дня из взаимосвязи всего нашего политического положения и изолировать и замыкать вроде определенных уголовно-процессуальных методов до тех пор, пока оно не лишится политической субстанции и от него не останется лишь «чисто юридическое соответствие составу преступления» или «несоответствие составу преступления». Такими методами невозможно соответствовать никакому крайне политическому процессу. Но выставление именно этого изолированного процесса в качестве единственно «соответствующего правовому государству» уже на протяжении последних десятилетий используется в отравлении народа, являясь давно отработанным приемом антигерманской пропаганды. В сентябре 1917 года все запутавшиеся в своем правовом мышлении немецкие парламентарии, причем как капиталисты, так и коммунисты, как клерикалы, так и атеисты, со странным единомыслием потребовали, чтобы политическая судьба Германии зависела от подобных процессуальных фикций и искажений, а духовно беспомощная бюрократия тогда даже не почувствовала политический смысл подобных «юридических» требований. В отношении поступка Адольфа Гитлера многие враги Германии выдвинут аналогичные требования. Они найдут неслыханным, что сегодняшнее немецкое государство имеет силу и волю для различения друга и врага. Они пообещают нам похвалу и аплодисменты всего мира, если мы вновь, как тогда в 1919 году, склонимся и принесем наше политическое существование в жертву идолам либерализма. Кто видит ужасный фон всего нашего политического положения, тот поймет призывы и предупреждения фюрера и приступит к подготовке к великой духовной борьбе, в которой мы должны защитить наше законное право.

Примечания

1

Фуко М. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998. С. 19.

2

Эта книга хотя и была написана в 1960-е годы, но является прямым продолжением мыслительного труда Шмитта в межвоенный период: даже ее подзаголовок «Промежуточное замечание по поводу понятия политического» отсылает к работе «Понятие политического» – самому известному его сочинению того времени.

3

Шмитт К. Номос земли в праве народов jus publicum europaeum. СПб.: Владимир Даль, 2008.

4

Шмитт К. Теория партизана. М.: Праксис, 2009.

5

Кильдюшов О. Карл Шмитт как теоретик (пост)путинской России. Чудесное превращение из маргиналов в новые классики // Политический класс. 2009. № 1.

6

В качестве относительно недавнего примера рефлексии новообретенной роли еще в недалеком прошлом «откровенного фашиста» Шмитта в современном российском интеллектуальном процессе можно привести высказывание В. Куренного, который прямо называет Шмитта референтной фигурой, маркирующей ту интеллектуальную перспективу, понятийный аппарат которой «позволяет продуктивно (аналитически, а не идеологически) фиксировать некоторые особенности современной российской политической ситуации». Причем Куренной подчеркивает, что «в этом не следует видеть влияние запоздавшей российской моды на Шмитта, хотя она, конечно, сама по себе тоже не случайна». Здесь он ссылается на Джорджо Агамбена, заметившего, что «именно Шмитт верно уловил одну из основных особенностей политической эпохи, наступившей после Первой мировой войны и продолжающейся до настоящего времени». См.: Куренной В. Мерцающая диктатура: диалектика политической системы современной России // Левая политика . 2007. № 1.

Читать дальше