Л. Макеева - Язык, онтология и реализм

95

Стросон выделил и другие признаки предиката, отличающие его от субъекта, такие, как многоместность и способность сочетаться с другими предикатами, подверженность отрицанию и неподверженность квантификации, однако в более полном и развернутом виде анализ различия между субъектом и предикатом представлен им в работе «Субъект и предикат в логике и грамматике» («Subject and Predicate in Logic and Grammar», 1974). Указанные логические особенности предиката объясняются теми функциями, которые он выполняет: с одной стороны, он вводит в суждение универсалию, а с другой – указывает на то, что партикулярия, представленная субъектом суждения, экземплифицирует эту универсалию. Согласно Стросону универсалии представляют собой способы классификации или объединения партикулярий, позволяющие образовывать структуры; это создает возможность отрицания предикатов, тогда как субъектные выражения отрицать нельзя. Функция указания на экземплифицированность универсалии, выполняемая предикатами, препятствует их квантификации и т. д.

96

Стросон не оставил без внимания вопрос о природе существования. В статье «Разве существование никогда не является предикатом?» (1974) он попытался объяснить существование как логически безупречный предикат, используя понятие экзистенциальной пресуппозиции.

97

Так, согласно Даммиту, в действительности Тарский не определил понятие «истинно-в- L » для переменной L. Вместо этого он показал, как определять одноместный предикат «s истинно l » для специальных формальных языков, не сказав ничего о том, что есть общего у этих определений, а стало быть, и у предикатов истинности для разных языков. Поэтому, если мы хотим знать, что есть истина, нам недостаточно знать, как условия истинности предложений отдельных языков зависят от семантических свойств их составных частей [Dummett, 1978, p. xx – xxi.

98

Приверженцами этой идеи были также Карнап, Куайн и др. Карнап писал: «знать значение предложения значит… знать, в каких из возможных случаев оно было бы истинным и в каких – нет» [Карнап, 1959, с. 40].

99

Например, в интенсиональных контекстах нельзя осуществлять подстановку коэкстенсиональных выражений salva veritate, возникают сложности с квантификацией и т. п.

100

В отличие от Куайна, считавшего, что полноценное понятие значения может быть выражено только с помощью интенсиональных понятий, и потому скептически относящегося к возможности создания теории значения, Дэвидсон надеется построить теорию значения, опираясь исключительно на ресурсы теории референции. Как мы увидим дальше, он связывает свои надежды с возможностью сочетать истинностно-условную концепцию значения предложения с теорией истины Тарского и с теорией радикальной интерпретации.

101

Иначе говоря, истинностное значение приписывается не самому предложению естественного языка, а конкретному случаю его произнесения в определенных условиях.

102

Именно поэтому s в T-предложениях должно быть структурным описанием p. В наиболее простом случае это выглядит так: «p и q» истинно, если и только если p истинно и q истинно.

103

Согласно Дэвидсону, значение есть «то, что является инвариантным в различных приемлемых теориях истины» [Davidson, 1984, p. 225]. Он надеется, что аналитические вопросы относительно общего понятия значения разрешатся в ходе размышлений над тем, как должна выглядеть конструктивная теория значения для конкретного языка [Davidson, 1984, p. xiii]. С одной стороны, это позволяет избежать тупика, в который нас склонны загонять вопросы вроде «Что такое значение?». С другой стороны, как отмечают критики, аналитические вопросы о значении, которые Дэвидсон оставляет на последнюю очередь, рискуют быть сметенными «под ковер». Ибо построение конструктивной теории значения не разрешит само собой аналитическую проблему. Если мы хотим знать, что значит для предложений быть истинными, недостаточно указать, какие предложения являются истинными в различных языках. Точно так же, если мы хотим знать, что значит для выражений иметь значение, недостаточно указать, какие выражения имеют значение в различных языках.

104

Важно отметить, что хотя Дэвидсон является сторонником теории значения как употребления, он осуждает «некритическое» использование в семантике таких понятий, как конвенция, лингвистическое правило, лингвистическая практика и языковые игры [Davidson, 1984, p. 171]. В связи с этим он указывает на необходимость различать вопросы нормативности и конвенциональности: первые касаются того, подчиняется ли значащая речь правилам, а вторые – того, должны ли подобные правила быть общими для говорящих. Для него «философы, превращающие конвенцию в необходимый элемент языка, смотрят на проблему не с той стороны. Истина, скорее, в том, что язык является условием для обладания конвенциями» [Davidson, 1984, p. 280]. Поэтому знание общих правил «не является ни необходимым, ни достаточным условием для успешной лингвистической коммуникации» [Davidson, 1994, p. 2].

105

Неопределенность интерпретации проявляется даже в простейших случаях. Допустим, кто-то указывает на китовую акулу со словами: «Там кит»; следует ли нам предположить, что он считает указываемое животное млекопитающим или же нам следует заключить, что он имеет в виду что-то вроде «очень большая рыба»? Стремясь понять другого, мы постоянно должны находить компромиссы между мнениями, которые мы ему приписываем, и интерпретациями, которые мы даем его словам.

106

Как признает Дэвидсон, это требование нельзя выполнить при задании условий истинности для предложений с индексикальными выражениями.

107

Теорией действия (action theory) называют исследования человеческого поведения в рамках аналитической философии. Хотя эта тема не является новой в философии, теория действия изменяет традиционный подход к ее рассмотрению: если обычно эта тема предполагает обсуждение таких проблем, как метафизическая природа субъекта действия, свобода воли и ответственность, то аналитических философов в основном интересует онтологический статус человеческих действий, их включенность в причинно-следственные отношения, их связь с психическими актами и состояниями и вытекающие отсюда способы их объяснения. Сосредоточив главное внимание на анализе «интенциональных» действий, аналитические философы, вслед за Элизабет Энском, определяют последние не как нечто такое, что предваряется особым психическим актом намерения, а как то, для совершения чего у человека имеются «разумные основания» (reasons), т. е. имеется желание достичь некоторой цели и есть представление о том, какими средствами это можно сделать. С помощью такого рода разумных оснований мы, как правило, объясняем поступки других людей и свои собственные. Но здесь возникает вопрос: какого рода отношение связывает человеческое поведение и разумные основания? До выхода статьи Дэвидсона «Действия, разумные основания и причины» (1963) считалось, что это отношение не может быть каузальным, а скорее всего является логическим. Главной целью статьи Дэвидсона было «отстоять старую и здравую позицию, согласно которой рационализация (объяснение с помощью разумных оснований. – Л.М.) является разновидностью каузального объяснения» [Davidson, 1980, p. 3].