Л. Макеева - Язык, онтология и реализм

51

Так, если P — свойство, входящее в интенсионал T, то предложение «Все T есть P» является аналитическим, а стало быть, необходимо истинным.

52

Вдохновила Карнапа на создание этой работы концепция «дефинициальной реконструкции мира», изложенная Б. Расселом в книге «Наше познание внешнего мира» (1914). Карнап определяет феноменалистический базис своей системы как «солипсический», а свою позицию – как «методологический солипсизм», подчеркивая, что выбор базиса – это вопрос методологии, а не метафизики, поэтому возможны и иные решения.

53

Под определением понятия а на основе понятий b и с Карнап имел в виду правило перевода всех предложений, в которых встречается а, в предложения, в которых встречаются только b и с. Осуществление этого перевода означало бы, что понятие а сводимо к понятиям b и с или строится из них, а в силу транзитивности отношения сводимости можно было бы показать, считал Карнап, что все понятия системы сводятся к ее базисным элементам.

54

Для Карнапа пересмотр эмпирического базиса был связан с выбором языка для его описания. Сначала в статье «Физикалистский язык как универсальный язык науки» (1931) он, не отказываясь от идеи языка, фиксирующего непосредственный опыт индивида, и называя его «монологическим протокольным языком», выдвинул концепцию физикалистского языка как своего рода посредника между монологическими языками, а затем, в статье «Проверяемость и значение» (1936), усовершенствовал свою трактовку физикализма, сформулировав концепцию «вещного языка». Предложения этого языка описывают наблюдаемые физические объекты и их наблюдаемые свойства, а предикаты образуют, согласно Карнапу, тот эмпирический базис, на основе которого могут быть введены все научные термины, включая психологические понятия.

55

Так, для определения диспозиционных предикатов Карнап разработал метод редукционных предложений, который фиксирует сводимость диспозиционных понятий к предикатам наблюдения только при некоторых условиях, оставляя их «открытыми» для уточнения в других контекстах. А в статье «Методологический характер теоретических понятий» (1956) сведение теоретических терминов к эмпирическим было представлено как сложная процедура, включающая использование постулатов теории и «правил соответствия», определяющих связь теоретических терминов с терминами наблюдения. В результате теоретические термины получают лишь частичную эмпирическую интерпретацию, что отвечает «открытости» научного знания, однако такая процедура уже не позволяла провести четкого различия между наукой и метафизикой.

56

Иногда Карнап высказывается более сдержанно. Он говорит уже не о невозможности интерпретировать внешние вопросы как теоретические, а о том, что пока ни одному философу не удалось дать подобной интерпретации [Carnap, 1963 a , p. 66].

57

Карнап пишет по этому поводу: «Онтологические тезисы относительно реальности или ирреальности определенных сущностей, тезисы, которые мы рассматриваем как псевдотезисы, мы заменяем предложениями или решениями, касающимися употребления определенных языков. Так, реализм заменяется практическим решением использовать реистский язык, феноменализм – решением использовать только феноменалистический язык, а традиционный психофизический дуализм – решением использовать дуалистический язык и т. п.», и далее: «если “реализм” понимается как предпочтение реистского языка феноменалистическому то я также реалист» [Carnap, 1963 b , p. 869, 870].

58

Как говорит о Куайне один автор, «его первая чисто философская статья “Истина по конвенции”… содержит в зародыше многие из основных элементов его поздней философии», и, по сути, в этой статье нет ничего, что бы он позже отверг или серьезно изменил [Isaacson, 2004, p. 233].

59

Неслучайно, что свое главное философское произведение он назвал «Слово и объект».

60

Согласно Куайну, «знание, сознание и значение являются частями того же самого мира, с которым они соотносятся, и их следует изучать в том же самом эмпирическом духе, которым вдохновлено естествознание» [Quine, 1969, p. 26].

61

Он даже отмечает, что бихевиоризм в его истолковании лучше назвать «современным эмпиризмом»: «Эмпиризм этого современного вида, или бихевиоризм в широком понимании, отличается от старого эмпиризма радикальной экстернализацией. Cтарый эмпирист обращался внутрь к своим идеям, новый эмпирист обращается вовне к языку как социальному институту. Идеи выродились в значения, рассматриваемые как придатки слов. Старые, обращенные внутрь, эмпиристы – Гоббс, Гассенди, Локк и их последователи – были вынуждены формулировать свой эмпирический критерий, ссылаясь на идеи; и, делая это, они превозносили чувственные впечатления и с презрением отвергали врожденные идеи. Вместе с тем, когда эмпиризм экстернализируется, идея сама оказывается в немилости; в разговоре об идеях начинают видеть нечто неудовлетворительное, если только его нельзя перевести в разговор о диспозициях к вербальному поведению» [Quine, 1976, p. 58].

62

Экстероцепторы, или экстерорецепторы, – специализированные рецепторы, воспринимающие внешние раздражения; расположены на поверхности тела, включая слизистую носа, рта и т. п., иногда входят в состав особых органов чувств.

63

В частности, Куайн вводит понятия стимул-синонимии и стимул-аналитичности. Так, два предложения являются стимул-синонимичными для некоторого человека, если всякий раз, когда он соглашается или не соглашается с одним из них, он ведет себя аналогичным образом и в отношении другого (т. е. когда два предложения имеют для него одно и то же стимул-значение). Два таких предложения являются стимул-синонимичными для целого языкового сообщества, если они оказываются стимул-синонимичными для каждого члена этого сообщества. Предложение является стимул-аналитическим, если с ним соглашаются все члены языкового сообщества при любых обстоятельствах, независимо от имеющейся стимуляции.

64

Все декларативные предложения Куайн подразделяет на «устойчивые» и «предложения случая». Различие между ними состоит в том, что с устойчивыми предложениями человек, будучи спрошенным, соглашается или не соглашается даже при отсутствии соответствующих невербальных стимулов, тогда как предложения случая требуют наличия невербального стимула каждый раз, когда спрашивается о согласии с ними. Например, большинство людей согласились бы с устойчивым предложением «Существуют черные собаки», не будучи каждый раз побуждаемы к этому присутствием черной собаки, а для согласия с предложением случая «Эта собака черная» присутствие черной собаки необходимо. Среди устойчивых предложений Куайн выделает так называемые вечные предложения. Определяющей характеристикой таких предложений является то, что их истинностное значение остается перманентно закрепленным: «Вечное предложение может быть общим по характеру, или оно может сообщать о конкретном локальном событии. В последнем случае оно приобретает свой особый характер благодаря явному использованию имен, дат или адресов» [Quine, 1974, p. 63].