Эдмунд Гуссерль - Картезианские размышления

В исследованиях, которые содержались в последнем размышлении, а также в двух предыдущих, мы двигались, на почве трансцендентального опыта, опыта познания самого себя и «другого». Мы доверились этому опыту в силу его изначальной жизненной очевидности, как и доверились очевидности предикативной дескрипции всех видов трансцендентально-научного опыта вообще. При этом мы отвлеклись от требования — осуществить аподиктическое познание, которое единственно может быть подлинно научным, — прозвучавшего в начале с такой серьезностью, но ни в коем случае не отбросили его. Мы только предпочли сначала очертить контуры необъятной проблематики этой первой в своем роде феноменологии, которой свойственна еще некоторая наивность (и именно в отношении аподиктичности), проблематики, в разработке которой заключается великая и наиболее своеобразная задача феноменологии, как науки новой и более высокой формации, вместо того чтобы сразу же пуститься в обсуждение дальнейших и последних проблем феноменологии, связанных с ее самокритикой, нацеленной на определение объема и границ, а также модусов аподиктичности. По крайней мере предварительное представление о способе предстоящей критики трансцендентально-феноменологического познания дают наши прежние указания, например, указания на то, как посредством критики трансцендентального воспоминания выявляется аподиктическое содержание последнего. Всякая трансцендентально-философская теория познания как критика познания приводит, в конце концов, к критике трансцендентально-феноменологического познания (и, прежде всего, трансцендентального опыта), а при сущностной отнесенности феноменологии к самой себе эта критика тоже нуждается в критике. Но несмотря на очевидную возможность повторного осуществления трансцендетальных рефлексий и самой критики, бесконечный регресс, сопряженный с какими-либо трудностями или даже с нелепостями, в этом отношении не возникает.

Можно пожалуй, сказать, что наши размышления, в сущности, достигли своей цели, а именно, привели к конкретной возможности раскрыть картезианскую идею философии как универсальной науки с абсолютным обоснованием. Показать эту конкретную возможность, продемонстрировать ее практическую выполнимость, — пусть даже, разумеется, в виде некой незаконченной программы — значит указать необходимое и несомненное начало и столь же необходимый метод, к которому всегда можно обратиться и которым одновременно очерчивается систематика всех осмысленных проблем вообще. Этого мы уже достигли на деле. Единственное, что остается, — это разветвление трансцендентальной феноменологии на отдельные объективные науки, легко понятное по мере ее произрастания из начал философии, и отношение этих наук к наукам, пребывающим в позитивной установке и предданным в качестве примеров. К этим последним мы теперь и обратимся.

Повседневная практическая жизнь наивна и происходящее в ней опытное познание, мышление, оценивание и действие погружено в заранее данный мир. При этом вся интенциональная работа опытного познания, в котором только и даны нам вещи, совершается анонимно: познающий ничего не знает об этой работе, как и о выполняющем эту работу мышлении; числа, предикативные комплексы, ценности, цели, результаты труда возникают одно за другим благодаря неким скрытым усилиям, и взгляду представляются только они. Не иначе дело обстоит и в позитивных науках. Им свойственна наивность более высокого уровня, они представляют собой продукты сложной теоретической техники, однако результаты интенциональной работы, от которых, в конечном счете, все и зависит, остаются неистолкованными. Правда, наука претендует на способность оправдывать свои теоретические шаги и повсюду основывается на критике. Но осуществляемая ею критика не есть последняя критика познания; такая критика основана на изучении начальных продуктов, на раскрытии всех принадлежащих им интенциональных горизонтов, благодаря которым только и может быть наконец постигнута «область действия» тех или иных очевидностей и в соответствии с ней оценен бытийный смысл предметов, теоретических построений, ценностей и целей. Поэтому даже на высоком уровне развития современных позитивных наук мы сталкиваемся с проблемами оснований, с парадоксами и неясностями. Первичные понятия, которые проходят через всю науку и определяют смысл ее предметной сферы и теорий, возникли в наивной установке, обладают неопределенными интенциональными горизонтами и представляют собой грубые продукты наивной и неосознанной интенциональной работы. Это относится не только к специальным наукам, но и к традиционной логике со всеми ее формальными нормами. Всякая попытка прийти от исторически развившихся наук к лучшему обоснованию, к лучшему пониманию их собственного смысла и их собственных достижений приближает ученого к цели его самоосмысления. Однако существует лишь одно радикальное самоосмысление — феноменологическое. Но радикальное и абсолютно универсальное самоосмысление неотделимы друг от друга и вместе неотделимы от подлинного феноменологического метода самоосмысления в форме трансцендентальной редукции, интенционального самоистолкования раскрываемого посредством этой редукции трансцендентального ego и систематической дескрипции, принимающей вид некой интуитивной эйдетики. А универсальное и эйдетическое самоистолкование подразумевает совершенное владение всеми мыслимыми конститутивными возможностями, «врожденными» этому ego и трансцендентальной интерсубъективности.

Таким образом, последовательно проводимая феноменология априорным образом, но в силу строго интуитивной сущностной необходимости и всеобщности конституирует формы всех мыслимых миров, причем, опять-таки, в пределах всех мыслимых форм бытия вообще и их иерархической системы; при этом она конституирует эти формы изначально, т. е. в соотнесенности с конститутивным априори, с той априорностью, которая присуща конституирующим ее продуктам интенциональной работы.

Поскольку в своем продвижении феноменология не располагает ни заранее данными действительностями, ни даже понятиями о действительности, но с самого начала черпает свои понятия в изначальности этой работы (которая сама схватывается в изначальных понятиях) и в силу необходимости раскрытия всех горизонтов господствует над всеми различиями в широте действия, над всякой абстрактной относительностью, постольку она сама должна прийти к понятийным системам, определяющим основной смысл всех областей науки. Речь идет о тех понятиях, которые должны заранее очерчивать все формальные разграничения формальной идеи универсума возможного бытия вообще, т. е. некого возможного мира вообще, и сообразно тому стать подлинными основными понятиями всех наук. При использовании понятий, образованных таким изначальным способом, не могут возникнуть никакие парадоксы. Поэтому исследования, косвенным образом намеченные в заключение d предшествующих размышлениях, представляют собой не что иное, как начало радикального прояснения смысла и генезиса — или смысла, возникающего в ходе такого генезиса, — смысла и генезиса понятий мира, природы, пространства, времени, одушевленного существа, человека, души, живого тела, социальной общности, культуры и т. д. Ясно, что действительное проведение означенных исследований позволило бы обосновать все те понятия, которые и до всякого исследования функционируют в качестве основных понятий позитивных наук, но только в феноменологии приобретают всестороннюю ясность и отчетливость, не оставляя места для дальнейших вопросов.