Дуглас Хардинг - Жизнь без головы

Большинству из нас необходимы не только дисциплина и поддержка группы, но и верный духовный указатель, предоставляемый (не всегда намеренно) тем или иным ее членом. В любом случае автор может подтвердить, что когда ему не хватало (или когда он упорно считал, что ему не хватало) кого-то вроде роси, гуру, исповедника или духовного руководителя, его видение пути становилось слишком близоруким, а курс — извилистым.

«Увы, у меня нет „безголовых“, или „видящих“ друзей!» — жалуется новичок-видящий. На самом деле у него их много, просто он их не знает. И рано или поздно, при наличии достаточного терпения, он может заполучить тех, кого знает, — ведь это (как нам уже известно) самый легко передаваемый опыт, совершенный инструмент общения, который можно вручить. Не стоит унывать, когда люди реагируют отрицательно, поскольку, чтобы выбросить это прозрение, они должны вначале принять его и продвинуться на шаг к тому времени, когда оно сможет остаться. И не стоит теряться, когда они наносят ответный удар (например, споря, что показываемое им слишком напоминает визуальный эффект и потому не может быть действительным и тем более важным, если не подтверждается другими органами чувств и его невозможно продемонстрировать слепому). По уже изученным нами причинам само упоминание безголовости для многих людей глубоко оскорбительно, и их возражения бесконечны. Не обращай внимание — безголовость всегда для жизни, иногда для передачи, но никогда не для споров.

Поскольку на возражение о слепом есть свой «ответ», он может принимать форму небольшого эксперимента. «Ослепни» и «посмотри», есть у тебя голова или нет. Можешь ли ты, читатель, сделать это прямо сейчас? Закрой глаза и в течение десяти секунд проверяй, есть ли у тебя малейшее подтверждение наличия головы, занимающей центр твоего мира, наличие чего-то здесь, что имеет определенные границы, форму, размер, цвет или непрозрачность — не говоря уже о глазах, носе, ушах или рте. (Боль, щекотка, вкус и пр. не составляют голову и вообще не имеют к ней отношения.) Или, раз уж на то пошло, есть ли у тебя прямо сейчас хоть малейшее доказательство наличия тела? Сколько больших пальцев ног ты можешь насчитать с закрытыми глазами, если отбросить память и воображение и судить только по тому, что есть в данный момент?

На самом деле слепые друзья автора уверяют его, что очень ясно воспринимают отсутствие головы и тела и присутствие своей истинной Природы как Пустоты, или Пространства, или Емкости для всего воспринимаемого, включая «телесные» ощущения любого вида. В этом путешествии путешествий у зрячих нет никаких преимуществ перед слепыми. Истинное видение, вечное видение доступно каждому.

Для всех нас эта двунаправленная медитация в сущности одинакова, каким бы смыслом мы ее ни наделяли. Система всегда двусторонняя, но абсолютно асимметричная. Птичий крик падает в Безмолвие здесь, вкус клубники чувствуется на неизменном фоне Безвкусия, тот ужасный запах возникает по контрасту с этим постоянным отсутствием запаха, с этой Свежестью и так далее. Точно так же наши мысли и чувства появляются только на пустом экране здесь, который дзэн называет не-умом, и уходя не оставляют на нем никаких следов. И когда я «противостою» тебе, твое лицо там появляется перед моим отсутствием лица здесь — лицом к не-лицу — что бы я ни вбирал в себя, я должен быть свободен от этого: чтобы наполнить чашку водой, она должна быть пуста. Разница громадна. Но это не значит, что, практикуя нашу двунаправленную «медитацию для рынка», мы думаем обо всем этом. Мы просто стараемся не терять связь с Отсутствием себя.

Все это показывает, как многочисленны и разнообразны дороги Домой и что слепые, как и глухие, ничуть не менее приспособлены путешествовать по нашему Пути. Однако зрячим, в отличие от остальных, помогают некоторые помощники. (Это и не удивительно. Ведь не просто так просветленных называют видящими, а не слышащими, нюхающими или прикасающимися — и, уж конечно, не думающими! Зрение естественным образом стало царем чувств: одновременно направленное внутрь и наружу, оно — заклятый враг туманного, праоткрыватель Очевидного.) В следующей подборке из множества ожидающих нас осознаний (если они покажутся более приземленными и, местами, более смешными, чем духовные, это только к лучшему!) будет легче отличить менее важные, зависящие от внешнего видения, от более важных, от него не зависящих.

1. Внешне я кажусь объектом, движущимся в Пространстве. На самом деле я само недвижимое Пространство. Идя по комнате, я смотрю вниз, и моя голова (не-голова) — бесконечная пустая Неподвижность, в которой болтаются эти руки и ноги. Ведя машину, я смотрю вовне, и мое человеческое тело (не-тело) — та же Неподвижность, в которой целая местность тасуется, как колода карт. Выходя на улицу ночью, я смотрю вверх, и мое земное тело (неземное тело) — та же Неподвижность, в которой эти небесные тела кружатся и танцуют. (Нет, я не могу найти здесь голову, поворачивающуюся вправо-влево, вверх-вниз!) И, наконец, самое важное: я «слепну» (закрываю глаза, говорят они), и мое тело Вселенной (тело не-Вселенной) — та же самая бесконечная пустая Неподвижность, раскрывающая себя как недвижимый не-ум, чье ментальное содержание отказывается оставаться неподвижным даже мгновение. Помимо подтверждения нашего истинного Я, этот аспект нашей подчиненности Очевидному — нашего двунаправленного смотрения, нашей медитации для всех времен года — убирает спешку из «спешки современной жизни», или, скорее, из того, кто думает, что спешит. Он не продвигается ни на дюйм. Вся его суета иллюзорна. Единственный возможный способ успокоиться — перестать игнорировать место, где он всегда пребывает в покое, где Покой, превосходящий всякое понимание, так ослепительно самоочевиден. Этот вожделенный покой, который, как ему кажется, всегда его избегает, находится в самом его центре, моля о том, чтобы его заметили!

2. Хотя другим, находящимся там и смотрящим на меня с некоторого расстояния, я кажусь движущимся и ограниченным человеческим объектом, на самом деле я здесь (видя себя с нерасстояния) — это неподвижное безграничное и нечеловеческое Ничто. Это Ничто, или Пространство, наполнено, согласно моему восприятию, всевозможными вещами — движущимися, цветными, четко очерченными, шумными, приятными и неприятными, ощущаемыми и неощущаемыми и так далее. И, как ни парадоксально, просто потому что это Пространство абсолютно не похоже на то, что его наполняет, и абсолютно им не затронуто, оно полностью отождествляется с ним. Я не верю в это, я вижу это. Пространство и есть те вещи, которые его занимают. Эта Неподвижность-Безмолвие и есть движения и звуки, фоном которых она является. Как нечто, я это что-то, как ничто — я все.